мужчину. Выше среднего роста, с прямой спиной и плавными движениями рук, что делало его похожим на танцора, мужчина был одет в застёгнутый до горла темно-лиловый короткий сюртук с позолоченными пуговицами и бархатные штаны, заправленные в высокие сверкающие сапоги. Агриппина задержала взгляд на стройных длинных ногах, затем подняла его чуть выше, и нечаянно прикусила губу. Ни один из Агриппининых мужей не обладал столь совершенными ягодицами!
Шею Павла с заметно выступающим адамовым яблоком украшала атласная лента и брошь в виде золотой рыбы. Бледное лицо выглядело бы болезненным, если бы не живой острый взгляд разномастных глаз.
Правый глаз Павла был молочно-серым, а взгляд его – холодным и пронизывающим, как февральский ветер. Левый переливался горячим золотом и согревал душу. Агриппине пришло в голову, что теперь сны её будут то полными райского блаженства, то леденяще-жуткими, в зависимости от того, с какой стороны от Павла она ляжет в постель. Женщина не сомневалась, что это произойдёт не далее, как сегодня вечером, потому что она уже влюблена по уши и ждать дольше было бы невыносимой пыткой.
Не отрывая от Павла взгляда, она залпом выпила мадеру и, бросив на медное блюдо несколько монет и карточку со своим новым адресом, удалилась. Агриппина пересекла площадь, считая шаги, и вошла в гостиницу. Шестьдесят восемь шагов. Тридцать четыре секунды.
– Вам письмо, сударыня! – Консьерж протянул ей желтый конверт с монограммой, изображавшей рыбу.
«Сегодня вечером за тобой приедет экипаж. Твой Павел».
«Похоже, что время теперь будет течь в двух противоположных направлениях одновременно», – подумала женщина.
– С тех пор, как я встретила тебя сегодня утром, твои волосы отросли на два фута, – заметила Агриппина, когда Павел помог ей выйти из коляски и проводил в дом из серебристого камня. Чёрные, закрученные в тугие веревки на африканский манер волосы Павла спускались теперь ниже его умопомрачительных ягодиц.
Минуя коридор и просторную богатую гостиную, Павел провёл Агриппину прямо в спальню, где был накрыт стол и уже разобрана огромная кровать. Рядом с ней разинул горящую пасть камин, выложенный в виде головы льва.
Слюна Павла имела привкус миндаля, поэтому все блюда, которые успела попробовать Агриппина, были похожими на то круглое утреннее пирожное. Объятия и ласки её новоиспеченного мужа были такими, словно у него было не две, а четыре руки, а когда он вошел в неё, Агриппина почувствовала, что в её теле выросло гибкое дерево, протянувшее ветви по венам и даже по самым мелким сосудам. Ни разуму, ни душе не осталось места в теле женщины, и, выскочив, они унеслись куда-то в космос…
После трёх полетов во вселенную и обратно душа Агриппины запросила пощады. Смилостивившись, Павел позволил жене задремать, укрывшись его волосами.
– Они мягче и теплее верблюжьего одеяла, – пробормотала она.
Павел поцеловал Агриппину в ухо и шепнул:
– Я
