пир для тебя. Он и сейчас, верно, в заботах, – и глазом не моргнув соврал Эадан. А мысленно отругал себя: как знал, надо было остаться, самому одеть Вальзира, силком вывести к гостям… Он взял Хендрекку под другую руку, будто не замечал Видельге, и повел в дом. Рохтанцы расступались и кланялись Хендрекке по-хризски, красивым жестом отводя правую руку в сторону; Райнара же и его людей нигде не было видно. «Вот и пускай не появляются», – подумал Эадан с надеждой. На пороге замешкались: в дверь втроем не втиснуться, а Видельге карнроггскую руку отпускать не желал. В конце концов Хендрекка, рассмеявшись, высвободился и вошел в дом один. Эадан испугался было, что ему не понравилась их с Видельге выходка, но на губах Хендрекки блуждала довольная улыбка – видать, польстило, что отпрыск древнейшего рода и герой Трефуйлнгида борются за его благосклонность.
В бражном зале душно пахло капустой, квашеной рыбой и людским жилищем. Хендрекка, поморщившись, приложил к носу и рту руку в атласной рукавице. Он сделал шаг вперед, и длинный подол его шубы, крытой малиновым шелком, поволочился по соломе. Обезлюдевший Ангкеим казался брошенным. Даже рабы и женщины, которым следовало бы готовить угощение, выбежали на двор поглазеть на невестин поезд. Со свету Эадан почти ничего не видел. Глаза защипало от дыма. Щурясь, он двинулся следом за Хендреккой – и чуть не натолкнулся на него, когда тот неожиданно остановился.
Эадан сморгнул слезы. Они стояли в нескольких шагах от карнроггского возвышения. Ради гостя его устлали большим, плешивым от старости весериссийским ковром, добытым Ниффелем Широким Шагом в набеге; деревянные столбы по четырем сторонам кресла смазали жертвенным жиром, отчего угрюмые лица Рогатых заблестели. А на возвышении, положив руку на подлокотник карнроггского кресла, стоял Вальзир – в хризских одеждах, с ярко пышущим золотым Оком Господним на груди. Накануне Эадан вымыл Вальзира в бане, и теперь его волосы, ставшие совсем белыми, словно светились. Он молча глядел на Хендрекку своими странными темными глазами. Хендрекка ждал; из-за карнроггского возвышения даже ему приходилось смотреть на Вальзира снизу вверх.
Эадан услышал, что люди вновь стягиваются в бражный зал. Возбужденные встречей гостей, новыми людьми и старыми знакомцами, они вваливались в дом, замечали Вальзира на карнроггском возвышении и вставали как вкопанные. С тех пор, как Видельге Кег-Мора и его южане привели Вальзира в Ангкеим, никто не видел, чтобы тот поднимался к карнроггскому креслу. Казалось, он нарочно его избегал – так, что пошли слухи, будто его не подпускает дух Тьярнфи Морлы. И вот – кто бы мог подумать, Вальзир стоит себе, по-хозяйски положив руку на кресло, уставился на Пучеглазого и не говорит ни слова.
«Наверно, опять забыл эсский обычай», – сокрушенно подумал Эадан. Молчание становилось все тягостнее. Эадан слышал, как люди позади него перешептываются: что задумал этот лайкарлах? Неужто отважился выступить против своего хозяина? Не умысел ли это, позвать Пучеглазого якобы на свадебный пир, а на самом деле показать ему,
