здесь тереться, – злорадно шепнул он на ухо Элинор, предвкушая скорую расправу.
Ощущение пойманной за хвост удачи захватило их ко времени, когда легли в постель. Рамон возбужденно разглагольствовал о том, что и как сделает после того, как все разрешится, Элинор оставалась более сдержанной, но ему верила. Не могла иначе и не хотела: все внутри противилось дальнейшему погружению в отчаяние и разочарование.
Из сладкого омута снов Рамона выдернул скрежет, способный раскроить череп.
– Какого…, – повернув голову, он увидел, что любимая тоже не спала, но закрыла ладонями уши и морщилась, словно от приступа зубной боли.
– Да они вконец озверели! – севшим за ночь голосом пробормотал Рамон, когда шум ненадолго прекратился.
– Что это может быть? – спросила, рискнув отнять руки от ушей, Элинор.
– Звук – как будто металл режут.
– И запах еды. Значит, мне вчера не показалось…
Рамон втянул носом воздух.
– В самом деле. Хлеб.
– Вчера, когда я пошла мыться, так же пахло. Как они его пекут? Это вообще возможно в здешних условиях?
– Может, у кого-то еще электропечь сперли. Генератор же есть. А может, дровяную сложили, натаскав кирпичей, – он усмехнулся этой нелепой мысли, но в груди засело странное чувство между тревогой и ревностью, будто он пропустил что-то важное, потому что его никто не пригласил, не поделился с ним.
– А топить-то чем будут?
– Понятия не имею, любимая.
– Нам бы так…
– Устроюсь на работу – куплю нам печку, если хочешь. Будет и у нас свой хлеб. Мы даже…, – конец предложения потонул в скрежете. За ним последовал лязг, стук и ликующие крики: сначала мужские, после – женские.
– Чему они так радуются? – шепотом спросила Элинор.
– Без понятия. Но мне это не нравится. То, что хорошо для них, скорее всего, плохо для нас. Я спущусь, вынесу мусор и попробую выяснить, в чем дело.
– Давай. Только осторожно, ладно?
– Конечно-конечно. Я помню про план, – он подмигнул Элинор и встал с кровати, чтобы одеться.
Смуглые все гремели и гремели, но скрежет прекратился. С замиранием сердца – уже в который раз – Рамон шел по этой лестнице вниз. На последних ступеньках, как и сутками ранее, он остолбенел от увиденного. В вестибюле никогда не было столько света. Его поток прорвался с улицы через разблокированный парадный вход, сорванные с петель двери и покореженные замки лежали тут же. На них топтались веселые вольноходцы, вооруженные ломами и другими инструментами. Пол был усыпан щепками и металлической стружкой.
– А, сосед дорогой! – добродушно крикнул Нурислан. Он подошел, вытирая со лба пот, с прекрасно знакомым Рамону молотком в руках. Его молотком.
– Видал, чего? Теперь весь простор наш, ага!
– П-простор? – глупо открыв рот, переспросил Рамон.
– Красота, да, – сказал старейшина,
