align="center">I
Несколько лет назад в небе над Рио-де-Жанейро зажглась новая звезда. И с того самого момента ее превосходство было неоспоримо, она была единогласно провозглашена королевой высшего света. Она стала богиней балов, музой поэтов и кумиром неженатых мужчин.
Она была богата и красива. В ней сочетались два достоинства, которые дополняют друг друга, как цветок и алебастровая ваза. Ей принадлежали два преимущества, которые усиливают сияние друг друга, точно луч солнца, отраженный гранями бриллианта.
Кто не помнит Аурелию Камарго, блиставшую при дворе, подобно яркому метеору, который теряется в лучах собственного света?
Когда она впервые появилась в высшем обществе, ей было восемнадцать лет. О ней ничего не знали, но ее появление было у всех на устах, и все жаждали выяснить, кто же она такая. Тогда о ней было сказано немало слов, но теперь повторять их я не стану, потому что правду мы узнаем в свое время, а язвительные замечания недоброжелателей внимания нашего не заслуживают.
Аурелия была сиротой. Она жила вместе со своей дальней родственницей, пожилой вдовой по имени Фирмина Маскареньяс, которая всегда сопровождала девушку, когда та выходила в свет. Эта родственница была не более чем компаньонкой, чьего присутствия требовали условности, принятые в бразильском обществе, противившемся эмансипации женщин. Уважая возраст доны Фирмины, Аурелия всегда была с ней обходительна, однако ни на минуту не отступала от своего намерения быть полноправной хозяйкой дома и во всех поступках руководствоваться исключительно собственной волей.
Кроме этого, у Аурелии был опекун, однако о нем мало кто знал, и, если учесть характер воспитанницы, он оказывал на нее не большее влияние, чем пожилая компаньонка.
Согласно общему мнению, будущее девушки зависело исключительно от ее предпочтений и капризов, поэтому все подарки поклонников оказывались непосредственно у ее ног. Преследуемая толпой обожателей, боровшихся за нее, как за трофей, Аурелия с удивительной для своего возраста мудростью оценила положение, в котором оказалась, и осознала всю его опасность. Должно быть, именно это было причиной ее высокомерия и некоторой резкости манер, искажавших ее красоту, созданную для выражения нежных и светлых чувств, рождавшихся в ее душе.
Если бы ее лицо лишилось саркастического выражения, которое оно имело даже в те минуты, когда она была погружена в раздумья или отвлечена, никто не увидел бы в нем истинной Аурелии; оно стало бы маской, изображающей глубокое разочарование.
Но как поверить, что природа создала такие правильные и чистые черты, только чтобы их гармонию нарушала ухмылка, полная едкой иронии?
Господь не сделал бы большие глаза Аурелии такими бархатными и нежными, если бы предназначил их только для того, чтобы они искрились от насмешки.
И неужели ее стройному стану сильфиды суждено было трепетать не от любовного волнения, а лишь от порывов ненависти?
Появляясь
