Таи над другими практикантами было ее безоговорочное послушание. Она безукоризненно выполняла все задания и запоминала все с первого раза. Любо и дорого было порой смотреть на то, как Фрнидхоф со своей ассистенткой стояли посреди операционного зала, и в четыре руки ловко распутывали кабели, шнуры, системы, и бинты. Как будто играли на фортепиано в четыре руки. Такая между ними устаканилась гармония и понимание, что прямо песня, а не работа. Через пару месяцев Тая настолько изучила повадки Майера, что по одному только взгляду понимала, что ему нужно. Не успевал он повернуться, как она уже стояла с наполненным шприцем акринора. Она с точностью знала на каком модуле, какие параметры устанавливать, чтобы Майеру было привычнее и удобнее. Знала как заполнить протокол так, чтобы Фридхоф не смог отличить ее писанину от своего почерка. А потом между ними и вовсе установился свой язык, который другие сотрудники не могли понять.
– Сегодня мы поедем на порше. – говорил Фридхоф, подавая десфлюран. – Только будем гнать аккуратно. Нельзя гнать, и лучше включить глушитель.
Когда после операции пациент открывал глаза, и легко давая себя экстубировать, Тая улыбалась и говорила;
– Табло пристегните ремни погасло. С мягкой посадкой вас, коллега.
А бывало, что аппарат искусственной вентиляции начинал громко пищать, и больной начинал беззвучно кашлять.
– Вот она, грубая посадка. – говорил Фридхоф Майер и издавал шум тормозящих колес. – Ну что ж, и такое бывает. Главное что все живы.
Наблюдая за тем как работает Фридхоф, Тая даже не пыталась скрыть своего восхищения. И ее восторженные слова всегда звучали так искренне, что в них не пролеживалось ни капли лести.
– Как вы так просто находите вены? – обычно говорила она. – Как будто раскаленной иглой в мягкое масло. Доктор, как это у вас легко получается проводить блокады? Как здорово! А меня научите? А вы долго этому учились?…
Ко всем этим словам Фридхоф относился без особого смущения. Не зазнавался, но и не делал вид, что ему это мешает. Он смотрел в ее огромные глаза без дна, и видел в них только детскую радость и безграничный энтузиазм. И именно это, как ни странно, забавляло его. Он по-отцовски трепал ее по шапочке, и ободрял;
– Придет время и ты всему научишься.
– Не могу поверить, что я смогу помнить столько деталей одновременно. – отвечала Тая.
– Сможешь. Все мы так начинали. И тоже не верилось, что можно успевать одной парой рук, расправлять провода, управлять аппаратом, держать маску, громко звать пациента, чтобы он дышал, и в эту же секунду слушать как тикает аппарат подключённый к другому пациенту за дверью в ожидании своей очереди. Вот почему наша профессия никогда не бывает скучной. Ну или почти никогда не бывает.
Тая понимающе улыбалась. Она поняла, что под словом «почти» Фридхоф подразумевал долгие и унылые
