правильно. Ниже – очень дорогая мне фотография, сделанная на неведомо каком собрании, где все голосуют «за» и только папа, сжав зубы, не голосует.
И кстати. Он – человек неверующий… Вернее, так: я думаю, что он человек неверующий, потому что никогда об этом не говорил и в церковь не ходил. Хотя в детстве, как и все тогда в деревне, даже в самых идейных семьях, был крещён (крестьянская смекалка: оно не повредит). Но к церкви и религии относился очень уважительно, к священникам при встрече всегда обращался «святой отец». И стал собирать иконы в шестидесятые годы, когда ими забивали окна и топили печки.
А сейчас, когда мы гуляем и когда у него хватает сил, просит меня отвести его в деревянную церковь в парке «Сокольники», чтобы посидеть там на лавочке.
Все признавали его блеск как учёного – самый молодой кандидат наук в своём институте, а потом – лауреат всевозможных госпремий. А проработал он много лет учёным секретарём своего НИИ и профессором в МИРЭА – должности важные, но не, как сейчас говорят, «топовые». Помимо беспартийности, ещё, наверно, и потому, что никогда не умел просить за себя. Это проявлялось и в быту. Мы много лет ютились в маленькой двушке в хрущёвке, и он никак не мог получить новую квартиру. А получил, как я понимаю, почти случайно, уже в последний момент, в годы перестройки. Он сказал, что в Мосгорисполкоме его в очередной раз отфутболивали какие-то там тётеньки, и это было так унизительно. Он уже уходил, когда столкнулся с бывшим коллегой, который стал депутатом Моссовета. Тот, узнав, в чём дело, сделал так, что ордер был выдан на следующий день. Родители по-прежнему живут в этой квартире.
И ещё вспоминаю – уже не из детских своих, а студенческих лет. На четвёртом курсе меня пригласили в специально оборудованный номер в гостинице «Москва», и там одетый в штатское молодой человек с внимательным взглядом стал предлагать мне идти на работу в «органы», суля разнообразные блага. А у меня уже жена и ребёнок, и перспективы трудоустройства неясны (в моём МГИМО мне из-за неправильных родителей (в смысле, не из системы) дали лаосский язык, по той же причине не удалось закрепиться в модном управлении международных экономических отношений МИДа, где я проходил практику). Я попросил папу прогуляться и спросил совета. Он, некоторое время подумав, ответил: «Я бы не стал, сынок. Ну их». И я не стал, и до сих пор очень рад. Потому что ну их.
Чего ему внутренне эта принципиальность стоила, могу только догадываться, учитывая его нервную организацию. Точнее – нет, знаю, чего это стоило: что-что, а эта самая организация сполна передалась мне и дальше – моим детям.
Папа переживал абсолютно по всем поводам. Он не мог заснуть перед поездкой в деревню. Или когда купили первую машину, а гаража не было – всё время смотрел в окно. Думаю, что бесконечные переживания стали причиной псориаза, которым папа заболел лет в сорок. А потом и инсульта.
Это случилось на рубеже 2000-х, я работал тогда в Англии. Он полетел в первую
