за пазуху и вынырнула оттуда со знакомым, иззубренным осколком стекла, на котором всё ещё оставалась кровь Кота. Быстро. Хряк нелепо всхрапнул и, оступившись, сел на задницу. Лиса продолжала стоять с высоко поднятой рыжей головкой (хотя вкус ванили стал очень сильным). Толпа качнулась вперёд, но слишком велико было расстояние. И тут, увидев несущийся к Лисе комок гнилой злобы с блестящим стеклянным жалом, Кот заорал…
Крик многократно отразился от высокого свода зала и обрушился в толпу. Воплощение страдания, ужаса, безысходности. Так могло бы выть только животное, пожираемое живьём. Даже Терьер споткнулся и замер на мгновение. Хряку этого хватило. Он взмахнул рукой.
Вновь удлинившийся кулон хлестнул Терьера по коленям. Кот, срывая ногти, полз вперёд по каменному полу и, продолжая кричать, видел, как крик коротышки вплёлся в его собственный, алым росчерком на сером. Ноги Терьера будто пригвоздили к полу. А сам он падал вперёд. Вкус патоки стал просто невыносим…
Всё кончилось быстро. Терьер умер, царапая руками камень. Кровь залила пол, зашипев и наполнив воздух зловонием, когда подкатилась к огню. Хряк встал и глаза его маслянисто поблёскивали, когда он смотрел то на труп, то на Лису. Кот, наконец, дополз до костра и, всхлипывая, ткнулся макушкой в родные, дрожащие коленки. Лиса отмерла, задышала и как-то нашла в себе силы ободряюще улыбнуться ему. Остальные отреагировали бы более бурно, но все были подавлены предчувствием Звона. Кости уже начинали привычно ныть, так что кто-то просто выпихнул труп и ноги в ближайшее окно, а после тщательно его закупорил. Терьер исчезнет после Звона. И даже плачущей Тенью не станет, ведь убили его люди. Такие же, как он.
Все стремительно расползались по каморкам и углам. Подбросив значительную часть топлива в общий костёр, чтобы хватило до «утра», Лиса тоже отвела Кота в пещерку и насыпала себе на ладонь немного заветного порошка:
– Давай, милый… – Кот ткнулся носом в мягкую ладошку, вдыхая её запах, пополам с порошком. Он протянул руку за пакетиком, показывая, что хочет так же. Чтобы она вдохнула с его ладони, а он насладился мягкостью, бархатистостью её кожи. Кости словно скручивались винтом, паника усиливалась. Вот-вот должен был грянуть Звон.
Но Лиса убрала порошок и обняла его, положив свою головку на его всё ещё широкое плечо:
– Мне надо уйти. Поспишь сегодня без меня, хорошо, Киса? – она была единственной, от кого такое обращение было приятно слышать. Но при мысли о сне без неё, в одиночестве, в темноте, Кот протестующе замычал – единственное, что он мог сделать.
– Нет-нет-нет, правда. Сегодня ты будешь сам. Ты же справишься, я знаю! И я справлюсь… – отрывая от своего балахона его скрюченные пальцы, она продолжала увещевать, хотя воздух пронизывал кислый оттенок неуверенности:
– Ну, любимый, ну пойми…. Пожалуйста. Я никуда не хочу уходить, но… Но…
Кот не отпускал. Он вжался лицом в её раскалённый, даже сквозь мешковину, животик и протестующе
