в вышину суров…»И снова… душно… влажно…
жарища – будь здоров…
А вот, нарушив тишину,
орёл смакует добычу.
Остатки дрофы ждут.
Таков у них обычай.
Со свадьбы к мужнину селу
несут в простом паланкине
чету разомлевшую —
никто шутки не кинет.
Их ждёт будущий дом
среди бамбука, тростника,
бочком к реке прижался,
нырнёт – толкни слегка.
Вовсю идёт работа:
гончарный трамтарарам,
в поту, кузнец устал,
ступает брахман в храм…
На рисовом поле (рис
здесь – основа, суть)
крестьянка прозрачным сари
прикрыла открытую грудь.
Два стада вялых буйволов
проводят с гиком вброд:
для всех минутная отрада —
уйти в прохладу и вперёд.
Четыре бенгалки стройные
стирают, по пояс в воде,
судачат местные русалки
и что, и как, и где…
Весёлые шутки… беспечные
смешки… забавная простота…
у берега – детская качалка…
неэкзотическая красота…
Звуки Калькутты конца ХХ века
Столичного блеска нет.
Дворцов запущенных рты
о славе былой бормочут.
Давно немощь нищеты
усталый гложет город.
Он стонет по ночам,
не позволяя своё сердце
убить проблемам-палачам.
На крепких плечах миллионный
тяжёлый груз беды
и только прибывают люди,
спасаясь от большей нужды.
О, Калькутта!
И снова день. Жить-то
потребно, выслужить гроши.
Подбадривает друг друга,
весёлым словом смешит.
Город в полный голос —
язык ещё как богат —
кричит о превосходстве
огромной Индии вдогад.
О, Калькутта!
На улицах неистовый шум:
бряца́нье машин, скрип
телег дребезжащих,
повозок визг и хрип
клаксонов рикш, треск
мотоциклов, вело-звонки…
А скорость кто определяет?
Неспешные самые ездоки.
Мычит в центре улицы
корова. Нет прощения —
на неё посмели наехать!
Ну просто нет уважения.
Прохожие на панели смеются,
свистят на все лады,
снуют вдоль баррикадок
торговцев, которые горды
своими часами, цветами,
камнями ценными… «Покупай!»
Вокруг факира – толпа:
«так… так… давай…»
Тут же на улице воняет
неубранного мусора гора.
Копаются вороны, нищие…
Привычно их не замечать.
Кастрюли бряцают – еда
ресторанной совсем не хуже.
Накормят вас пирожками,
посуду вымоют в луже.
О, Калькутта!
Цинично-похабное
