меня Лешей зовут, – представился не по-военному лейтенант. – Давайте, хлопцы, за знакомство водочки выпьем.
На стол тем временем поступили соленья, буженина и графин со "Столичной". Студенты рассказывали про учебу и свои похождения по девочкам. Лейтенант негромко посмеивался в кулак и периодически глядел на официантов, которые стояли кучкой у входа на кухню и перешептывались. Наконец захмелевший Паша торжественно произнес:
– Мужики, а мне вчера новый анекдот про Брежнева рассказали.
Одна из официанток ойкнула и прикрыла рот рукой, как будто это она собиралась сыпать политическими шутейками где-то на партсобрании.
– Отставить, Паша, – одними губами произнес старлей. – Вы что же, студенты, не знаете ничего? Брежнев умер. Завтра траур объявят, но сегодня уже многие слышали, вот и рестораны закрывать начали, театры и кино.
Друзья переглянулись. Саша замотал головой:
– Информация точная?
– Точнее не бывает. Такими вещами не шутят, – ответил старлей. – Так что всё, мужики. Постарайтесь пока без анекдотов.
– Что с нами теперь будет? – Пробормотал Паша.
– С нами? Как-то выживем. А что со страной будет – вот главный вопрос.
На следующий день 11 ноября 1982 года в десять утра о смерти Леонида Брежнева на всю страну сообщил телеведущий Игорь Кириллов. Все понимали, что это закат эпохи. Кто-то ждал перемен, кто-то – продолжения застоя. В стране объявили трехдневный траур. В день похорон отменили занятия в школе. Обстановка была гнетущая. Из телевизоров раздавалась траурная музыка. Все новости сводились к прощанию с телом. Казалось, что ничего светлого советский народ уже не увидит.
Я болела, поэтому и так сидела дома. С удивлением и страхом я смотрела телевизор. Мама умелась со Славочкой в поликлинику. Со мной тогда оставили дедушку, который тоже скорбил, как мог. На журнальном столике стояла бутылка водки, тарелка с квашеной капустой, четверть украинского хлеба и банка с тушенкой. Из бара он достал стопочку тонкого стекла с надписью на польском языке "вудкавыборова". Сначала мы поговорили об утрате всего советского народа. Но стоило мне начать задавать неудобные вопросы о том, кто будет вместо Брежнева, дедушка сказал:
– Ната-батонэ (он так называл меня по-грузински), дай посмотреть телевизор. Не видишь что ли, страна в трауре?
Я посидела с дедушкой еще чуть-чуть. По телику ничего не показывали, кроме бесконечного прощания с советским вождем. И тут мой взгляд скользнул на балкон. Сквозь заиндевевшее стекло я увидела странный узкий и длинный ящик.
– Деда, деда, а что это? – Спросила я, показывая на балкон.
Дедуля подбирался к той волшебной стадии опьянения, когда он начинал балагурить.
– А это, Ната-батонэ, гробик для меня, – сказал он и хлопнул еще стопку.
Я с ужасом посмотрела на деда. К горлу подкатил комок.
– Как "гробик"? – Я подошла
