в общем-то, я всё это тут рассказываю? Надо просто выйти на улицу и ёбнуть кому-нибудь в чан для разгрузки: самый лучший русский способ.
***
Один человек на тридцать втором году жизни сошёл с ума и пошёл по земле босой. С севера столицы он перешёл до южной её границы, где попался на глаза агрессивным бутовчанам и был упокоен с миром. Похожее случилось с одним учёным этнографом, который, смело изучая чем жители Бирюлёва отличаются от жителей Крылатского, установил, что на скромный вопрос: «Не подскажите, который час?» – в Бирюлёво, в лучшем случае пошлют вас нахуй, в худшем – изнасилуют и убьют; а в Крылатском – в лучшем: не обратят внимания, в худшем: пошлют нахуй.
А вот, к примеру, в русской глубинке на такой прямо поставленный вопрос ответ мог быть совершенно иной: пошли бы разговоры о времени вообще, о времени с точки зрения науки и председателя. Эксперимент в целом вышел неудачный, потому что учёный был всё-таки убит возле дома культуры в центре Москвы бандой подростков-чечёточников.
Раньше эти бойкие ребята ходили в кружок танцев, а именно – чечётки. Но с наступлением перемен, когда заметно выросло разнообразие носков и трусов, а также биг-маков и прочего дерьма, чечёточники, выйдя из стен училища пошли на удалую отбивать чечётку на головах прохожих и зарабатывать себе на мороженое таким вот нехитрым способом…
Больничный лист
– А знаете что, – сказала мне одна грамотная барышня, – я положительно не понимаю, зачем таким неучам, как вы, интересоваться таким тонким предметом как литература; ведь вы даже не можете толком объяснить, о чём вы только что читали? Нет, я категорически заявляю, что искусство придумано не для таких, как вы. Вам незачем посещать театры, галереи, – читать такие сложные произведения: вы всё равно ничего в них не понимаете и только тратите своё и чужое время, – да и, в конце концов, просто смущаете своим поведением приличных людей, которым претит ваша излишняя самоуверенность. Отдайте мне мою книгу.
– Вот, значит как, – отвечает неуч, – но позвольте заметить, что когда вы, к примеру, поедаете за обедом ещё не пробованное раньше, восхитившее вас блюдо, вы говорите: да, это действительно вкусно! Или – ням-ням, как вкусненько! Иили – просто: «мммм»! Но вы же не станете объяснять за счет чего конкретно вам это по душе, какие пропорции соли и перца пленили ваш желудочек, и уж тем более, пока язык ваш занят осязанием, а глаза от удовольствия прикрыты, – не скажите, что хотел выразить своим творением автор? Так вот и я… не перебивайте… я, знаете ли, считаю, что искусство – это пища, доступная всем, и мне, в отличие от вас, не нужны нож с вилкой и слюнявчик, чтобы скушать тот или иной деликатес. Я съем каждую буковку и запитушечку, облизнусь и не произнесу ни слова, ибо нельзя одним словом выразить целую книгу слов, но в отрыжке моей… да-да не ворочайте вашим чутким прелестным носиком… в отрыжке моей прозвучит восхищение, если пища была достой… Куда вы? Опять убегаете? В свой МГУ? О, Господи! Чёрт с вами! Бегите!
***
