во всем тамбуре, а против нее преграда: сомкнутые створки дверей салона с теплыми внутри, нагретыми креслами – она бросает на пол мешки, достает от куда-то и с хрустом разворачивает карамельку, забрасывает ее в рот, снова – все происходит очень быстро – хватает мешки, распахивая загодя створки, – и влетает в салон. Все видевшие глотают слюну и замирают. Матерый взгляд старушки нацелен между дедом и тинэйджером, куда она падает, забрасывая мешки на полку. Старик с тинэйджером вздрагивают, теснятся по краям, боясь и глянуть в ее не усомнившееся ни на секунду лицо.
«За русских женщин!» – в порыве восхищения, поднимаю я тост – в присутствии незнакомой дамы с ридикюлем – заблаговременно приобретенной баночкой пива. Дама возмущена. И не один блюститель порядка, замечавший мое поведение ни раз, не сделал мне ни одного замечания, не считая недоброжелательный взгляд. Следует, они настойчиво игнорируют меня как предмет излишний и так часто встречающийся в их нелегких постовых буднях. Да и зачем я им нужен, когда – вот сидят они вчетвером – у каждого в руках по мобильнику, кроме одного: он весело улыбается и, за неимением игрушки, отвешивает фофаны бритому сослуживцу, младшему по званию. У каждого – сосредоточенный вид: сдвинутые брови, пульсирующие венки висков – лица дышат здоровьем: несомненно, что каждая усердно испеченная бабушкой плюшка – ватрушка, зашла в свое время в такое лицо и заняла в черепной коробке почетное место (строгие ряды – пончик за пончиком, пирожок за пирожком – образуют эти труды наших бабушек в наших головах). Да куда уж мне?! Если тетки с сумками да с бабками и те остаются незамеченными. Впрочем, я не осуждаю – констатирую. Нет, я не боюсь – не хочу просто, чтобы потом было стыдно, когда встретится вдруг – такое бывает – хороший этой профессии человек. Хотя чувство это я все практически изжил – разве малость самая осталась на смертный одр. Но. И тут можно поспорить: нужно ли такое чувство на смертном одре?!
Станция Б., следующая станция – другая Б., одни Б. кругом. Выхожу в тамбур, там достаточно душно и накурено. Становлюсь рядом с потеющим от лишнего веса мужиком. Мужик вытирает платком лоб и смотрит в окно: на противоположенной платформе – одна на лавочке, другая возле – лежат две пьяные вусмерть девушки в косухах, из приоткрытого рта одной печально свисает густая слюна. Поезд трогается. «Это ж надо так нажраться!» – комментирует мужик, достает из пакета бутылку (чего? Ну, конечно, не кефира!) и прямо из ствола черпает благодатный источник лучшей жизни.
Станция Б. Я схожу и сразу осматриваюсь – нет ли кого. А то на станции Б. не редкость схватить по башке. Здесь, неподалеку, (и вы, наверно, догадались) живет моя девушка. Проживает. Я бы сказал – существует. Почти не выходит из дома, лежит на кровати, смотрит телевизор, приглядывает за своим малолетним сыном Гришей, принимает гостей, ну вот так вот как-то, в общем. Я и не совсем – сказать – парень ее, но и чтоб чужой ей был сказать нельзя: она хоть и имеет на районе
