бы даже назвать ее красивой. Хоть сейчас белая кожа и казалась совсем синей, а лежащие на лице девушки снежинки не собирались таять. Холод погубил юную красавицу, но ценой своей души она смогла спасти ребенка.
Петро огорчила такая печальная смерть несчастной, но пожалеть ее он не мог, ведь из-за нее вместо отдыха в теплой бане придется по холоду копать могилу.
Он положил теплую ладонь на голову несчастной и подумал о том, что хотел бы оказаться рядом с ней раньше, чтобы успеть помочь. Почему-то ему было трудно отвести глаза – хотелось все смотреть и смотреть на это прекрасное лицо, не отнимая руки от шелковых волос.
Как вдруг девушка скинула его руку и закричала, бросившись прочь от казаков.
Петро тоже закричал и шлепнулся задом в сугроб – слава Богу Данила так же испугался и не засмеет.
Девушка тем временем снова упала в снег, убежав лишь на несколько шагов.
– Живая, – прошептал Петро.
И как можно было принять ее за неживую? Вот же – глядит испуганно, говорит на своем смешном языке – просит о чем-то, а у самой глаза закрываются. Но не синевы, ни изморози на коже нет – должно быть придумал дурень все это со страху. Он снял кафтан и набросил его на девушку.
Данила, бережно держащий ребенка под одеждой, уверенно произнес:
– Едем домой, там Поля решит, как им помочь, выживут – будем уже думать, что делать.
Желая как можно скорее поместить ребенка в тепло казачьей хаты, он направился к лошади, доверив товарищу спасение второй находки.
Девушка посмотрела в глаза Петро со страхом и дернулась от его руки, но сил сопротивляться у нее не было – стоило казаку поднять ее на руки чтобы посадить на лошадь, как несчастная снова закрыла глаза и ослабла. Петро с трудом забрался на коня, перекинув девушку себе через плечо. Чтобы Данила, давно сидевший на своей лошади не ухмылялся его неуклюжести, Петро сказал:
– Моя ноша потяжелее твоей будет.
Но Данила улыбнулся, кивнув на ребенка:
– Твоя ноша? Не тебе сегодня с женой объясняться.
Объясняться не пришлось – увидев их Пелагея не стала задавать лишние вопросы, а лишь несколько по делу, велев отнести гостей в теплую баню. Матушка Пелагеи, испуганно запричитав, бросилась открывать двери перед казаками. Хозяйка закружила над гостями, и Данила с Петро вышли, переложив заботы на женские плечи.
В хате было пусто, на столе остывала горячая каша и казаки молча принялись за еду. Каждый про себя гадал, что за шутку сотворила с ними сегодня судьба.
После еды, когда в люльках уже начал заканчиваться табачок, в хату вернулась Пелагея.
– Ох и подарочек привез мне муж сегодня.
Взяв люльку у Данилы из рук, она устало села на лавку и обняла мужа.
– Ребенок – девочка, года три ей, не больше – здорова, словно не на морозе вы ее нашли. Пухлая, как булка хлеба и одежда у нее дорогая, похоже, не простых селян дочка.
В ее голосе
