слово – разве виновато?
Оно о правде скажет прямо.
Там, на снегу за интернатом
Не «мать» написано, а «МАМА» -
Не у дороги, где машины,
А чуть в сторонке, безобидно,
Такими буквами большими,
Что даже с неба будет видно!..
Но снег сойдёт, и больше станет
Причин и мест для безобразий.
И слово нежное растает
Средь мать-и-мачехи и грязи.
В деревнях, занесённых то листьями, то снегами…
В деревнях, занесённых то листьями, то снегами,
Чёрным маслом лоснясь, вздымается чернозём.
Перейдёшь через реку с кисельными берегами,
И увидишь у края хату – там и живём.
До неё через рощу – тропинкой – всё прямо, прямо.
А за хатой нашей кладбище да пустырь.
– Гуси-лебеди? Пролетали… Куды – не знамо.
Печка знала, но этой печки и след простыл.
Облетевшим пеплом в травах змеится проседь,
Зеленей не станут – сколько воды ни лей…
Разве яблоня помнит?.. Ветви поднять попросит,
А они Креста Голгофского тяжелей.
И река не укроет. Она и сама как рана.
Нынче лебеди низко – чую: не быть добру.
Так что ты не надейся, Марья. Ищи Ивана
За горой, во сыром бору, на крутом яру.
А найдёшь – не узнаешь. Он уж не тот, сестрица,
Так что ты погоди чуток, не сымай платка.
Стал он зол и велик, ему уж, поди, за тридцать,
А в глазах заозёрной хмарью стоит тоска.
Заросли все дороги… Куда вам обоим деться?
Как живою водой, умойтесь своей виной.
Унесли гуси-лебеди синее ваше детство
Прямо в кущи небесные, за море, в мир иной.
Замри-отомри
Мир играет в «замри-отомри».
Настрадавшись, деревья застыли.
Чиркнешь спичкой – пищат снегири,
Узнавая, ерошатся: «Ты ли?».
Но метель обещает: «Усну-у… –
В белом саване, в платье ли бальном…»
Пламя гаснет – ты снова в плену,
Как дитя на столе пеленальном.
«Спи, не плачь, не боли, не дыши», –
Бают няньки у края могилы.
Ты, носящая имя души,
Хоть бы крылышком пошевелила!
Слишком холодно… Слишком стара.
Даже вот у деревьев – кора.
И не надо пытать, что под ней.
Там, под ней – и того холодней.
Поговори с деревьями
Поговори с деревьями. Они
Попятились, слегка ослеплены
Неласковым голубоватым блеском
Ещё вчера уступчивой
