на корточки и взяла её за руки.
– Это не твоя вина, мама, – говорила я мягким, спокойным голосом.
Она начала укачивать себя то назад, то вперед, словно успокаивая себя, как малыша. Её вид меня очень пугал и вместо поддержки, которую я хотела дать ей, я чувствовала, как отстраняюсь от неё.
– Он забрал её у меня… он заберет и тебя, – её голос был более чем мрачен.
На миг мне показалось, что её глаза почернели, и то, что она говорит, может быть правдой. Я отстранилась от неё на пару сантиметров, как вдруг она схватила меня за руку.
– Можно я причешу тебя? – спросила она, глядя умоляющими глазами.
Я лишь кивнула в ответ. Дав ей расческу, я села на пол так, чтобы ей было удобно меня расчесывать с кровати. Она расплела мою косу и принялась аккуратно проводить расческой по моим волосам.
– В детстве моя мама мне всегда говорила, что прилежным девочкам негоже ходить с распущенными волосами. Распущенные волосы – это символ греха, распутства. Мол, истинные богобоязненные дамы такого не допустят.
Она взяла пару маленьких резинок на прикроватной тумбе и начала плести мне колосок. Мне пришлось наклонить голову назад.
– Когда я немного повзрослела, я обрезала волосы. Таким образом я могла их не заплетать, но и не нарушала никакой Божий закон. Но сейчас я даже этого не могу себе позволить, – хмыкнула мама на последних словах. – Считается ли это грехом, Катерина? – Обратилась она ко мне, туго заплетая мои косы.
Я не решилась ответить своим заученным «да». Этот вопрос поистине показался мне неоднозначным. Она к чему-то клонила всё это время, но сейчас с её двойственным поведением мне было трудно уловить нить разговора.
– Я… я не знаю, – еле слышно ответила я.
Для себя я решила, что это некого рода была уловка, обман. Чтобы обойти закон, было обращено к такому замыслу с двойным помыслом. Разве наши мысли не должны быть чисты и девственны?!
– Я хочу, чтобы ты ответила не так, как написано в Библии, а так, как считаешь ты, – всё так же настаивала она услышать мой ответ.
– Я думаю, что это не самый страшный грех, – наконец-то промолвила я.
Я почувствовала, как её руки остановились у конца моих волос. Где-то с минуту она просто гладила меня рукой по голове, как вдруг я почувствовала теплое дыхание возле правого уха, а вслед за этим я услышала тихий, спокойный голос матери:
– Око за око… – она умолкла после этой фразы, но позже продолжила более уверенней, – борись за нас двоих.
На минуту для меня сама Земля остановилась вместе с моим дыханием и сердцем. Я так чётко чувствовала её взгляд на своей спине, её дыхание, что вздрогнула. Во мне всё время теплилась надежда быть понятой собственной семьей и вот сейчас, когда я была уверена, что иду против них, я почувствовала необыкновенную свободу. Её голос не был обвиняющим, я не чувствовала давления или того грозного грома, который должен был прогреметь у меня над головой. Я чувствовала только
