останавливался, очарованный ее красотой. Высокие сводчатые потолки, украшенные фресками, мощные колонны с великолепными верхушками в виде ангелочков или каких-то диковинных цветов, порталы, уставленные разными скульптурами, – все это никак не укладывалось в моей голове, и я до сих пор не верил, что это всего лишь Аббатство, а не королевский дворец! Но проходя мимо всего этого великолепия, я каждый раз задавался одним и тем же вопросом: раз Аббатство так богато, то почему оно не нанимает крестьян, дабы они ухаживали за лошадьми и другим скотом? Ведь до моего прихода этим наверняка занимались братья! Но я не находил ответа, удивленно пожимал плечами и, опомнившись, срывался с места, чтобы не опоздать на вечернюю тренировку.
Тренировки… Если бы мне кто-нибудь предложил выбор между дневной стиркой хабит и упражнениями в фехтовании, я бы выбрал первое. Саранча на поля, я не воин! Я всего лишь смиренный крестьянин, который в будущем должен был стать оруженосцем монсеньора, не больше, не меньше! Зачем меня заставляют делать то, что у меня никогда не получалось и никогда не могло получиться! Да, я понимаю, что должен помогать монсеньору во всем, даже в военном деле, но будь я проклят, если хоть раз мне удалось разрубить ствол, обхваченный стогом сена! Мой меч постоянно застревал в дереве, и я всю оставшуюся тренировку упорно пытался вытащить свое оружие. В конце получал лишь хмурый взгляд и слова старшего монаха Йозефа с косматой бородой, в которой обязательно что-нибудь да застревало из еды: «Ни на что не годный оборванец», – или что-то вроде этого. У монсеньора же с тренировками дела обстояли лучше: спустя две недели после нашего прибытия Вэйд вызвал на бой бородатого монаха и через несколько минут победно приставил меч к его бороде.
За это монсеньора отправили помогать мне на пастбище. Но Вэйланд, что и неудивительно, на мои горячие заверения в том, что я справлюсь и сам, невозмутимо выхватил у меня из рук косу и стал лихо косить засохшую траву для лошадей. Помню, он почему-то остановился на несколько секунд, покачал в руках косу, кивнул и продолжил косить. Что это было, я до сих пор не знаю.
Вэйланд… За все то время, что мы прожили в Аббатстве, мой господин сильно изменился… Так мне казалось до сегодняшнего утра.
Я покинул конюшню с рассветом и, дойдя до кельи монсеньора, устало повалился на сено, служившее мне кроватью. Конечно, в комнате полагалось жить одному, но кюре Гуго сделал для нас с монсеньором исключение и разрешил жить с Вэйдом в одной.
– Петр! Ты поздно лег, – тихо прошептал над моим ухом монсеньор.
Я удивленно приподнял голову и посмотрел на Вэйда. Вместо ответа Вэйланд кивком указал на окно, в котором я увидел монаха, стоявшего в другой башне и собиравшегося бить в колокол.
– М-монсеньор… Вы же не хотите сказать, что…
– Да, Петр! Лучше тебе сейчас же встать и помочь мне одеться, иначе мы…
Звон!
Этот
