бо́льшую часть своей сознательной жизни в Харькове, крупном, индустриально развитом городе восточной Украины, она не мыслила своей жизни за пределами Города. Шум строек, поездов, грохот проезжающих грузовиков – эти звуки всегда аккомпанировали Раисе Ароновне, а потому были нужны ей самым естественным образом. Даже оказываясь в городском парке или отправляясь с родными куда-нибудь на маевку, Рая душой ждала воссоединения с настоящим Городом, возвращения во временно покинутое гнездо.
В этом смысле переезд в Алма-Ату практически не травмировал Раису Ароновну (или травмировал в меньшей степени, чем мог бы, если бы она сразу оказалась в такой глуши, в которую попадет позже, – теперь мы этого с точностью не узнаем, ведь при жизни Раиса Ароновна так редко жаловалась, слишком силен был в ней ген, унаследованный от Фейги Давыдовны!).
В минуты, когда Раиса Ароновна рассказывала об Алма-Ате, ее голос начинал дрожать. Любой человек с музыкальным слухом не смог бы не расслышать в этом голосе совершенно особенные ноты, ноты теплоты и благодарности к людям, встретившимся ей на пути. Раиса Ароновна прекрасно понимала, как сильно ей повезло оказаться в «столыпинском» вагоне, увезшем ее из Харькова, и как сильно не повезло сотням, тысячам, миллионам других людей, которым не удалось найти подобный билет в Алма-Ату.
С поражающей точностью Раиса Ароновна называла адрес дома, в котором жила Генриетта Марковна и в котором их семья нашла спасение. То была большая коммунальная квартира из трех комнат в старом доме с высокими потолками на проспекте Ленина.
Сразу две комнаты (невиданная роскошь!) принадлежали одной казахской семье, Батырбековым. Большая пустовала и была заперта, а в малой жили старики Муса и Зульфия. Это была рабочая семья, переехавшая в Алма-Ату в начале тридцатых годов из Акмолинска. Тогда Муса Батырбеков получил направление на столичный завод, где проявил себя как ударник труда и получил высокие правительственные награды. Одну из них ему вручал лично Калинин, прибывший по случаю двадцатилетия Октября в Казахстан.
В тот момент, когда Раиса Ароновна впервые встретила чету Батырбековых, те показались ей глубокими стариками, хотя позже она узнала, что Батырбековы немногим моложе Фейги Давыдовны, им не исполнилось и шестидесяти. Сначала Раиса Ароновна не придала этому обстоятельству большого значения. Позже Генриетта Марковна, перейдя на шепот, рассказала, что в начале сорок первого года обоих сыновей Батырбековых призвали на службу, в Брест. Родители ежемесячно получали письма от сыновей, в которых те рассказывали о службе и новых друзьях, о том, как привыкают к новой местности. Муса Батырбеков был полон гордости и по вечерам захаживал к соседям, как бы между прочим вспомнить об очередном письме от сыновей, лежавшем в кармане, и вслух зачитать его.
Последнее письмо от братьев пришло в начале июня сорок первого года. Большая часть была замарана армейской цензурой, что несколько насторожило Зульфию.
– Дура ты, – раздраженно
