беременности опытную повитуху, и навещал Эфру нечасто. Однако именно ему пришла в голову благая мысль развлекать время от времени забавно неуклюжую и на себя не похожую дочь песнями и плясками скоморохов, так что и у его внука появились, ещё в животе матери, знакомые и даже любимые мелодии.
Следует сказать, что будущий герой отбывал заключение в красно-коричневой тёплой темнице со спокойным достоинством, на последних неделях развлекаясь игрой с пуповиной, а также выделяя имя живой темницы, «Эфра», среди потока звучания человеческих голосов. После уже, после родов, но прежде, чем забыл он своё внутриутробное житьё, казалось Тесею, что он, осознавая собственное развитие, предугадывал и грандиозную перемену, ему предстоящую – освобождение, выход в тот мир, где живёт его тюремщица и подобные ей существа. Однако вполне возможно, что младенец навоображал у себя такое предвидение.
И вот он наступил, наконец, великий день свободы! Тревоги, телесные неудобства и даже боли остались позади, сделан первый, трудный и восхитительный глоток внешнего, свежего и чистого воздуха, в уши ворвались громкие, телесной оболочкой Эфры не смягчённые шумы и крики. Спала постепенно пелена с глаз, неясные тени вокруг превратились в звучащие по-разному подобия живой темницы.
Без страхов не обошлось, конечно. Мытье в пахучей воде вызвало его протест и сопротивление – напрасные, как оказалось, потому что наступившая телесная чистота стала замечательным переживанием. Лишение пуповины едва не погрузило младенца во вселенскую скорбь, однако он вовремя сообразил, что Эфра и её подобия обходятся же без пуповин, значит, и ему достанется еда другим, пока ещё неизвестным способом. И вскоре его догадка осуществилась: одно из подобий Эфры, пахнущее не кровью, как она, а чем-то неописуемо вкусным, дало ему свою грудь, он непроизвольно начал сосать, а наевшись, выразил свой восторг уже не погукиванием, а настоящим торжествующим воплем. Однако только что обретённая свобода младенца оказалась ограниченной: то же подобие живой темницы ловко обмотало его тряпками и положило в некое повторение живота Эфры, только твёрдое по бокам и открытое сверху. И он вопил возмущённо, пока не сообразил, что ведь и все подобия замотаны в тряпки, а его новое пристанище есть только уменьшенное повторение сооружения из белых стен, в котором они здесь живут. Все эти новые и замечательные переживания вымыли из его души ужас перед тенями, где мерещились ему алчные чудовища, готовые поглотить беззащитного человеческого червячка. И заснул он тогда в покое и с чувством счастья и безопасности, утомлённый и переполненный новыми впечатлениями, будто кошелёк серебряными статирами.
Младенец не знал, что мать его Эфра отправилась рожать на берег того залива, где встретилась с Посейдоном. Она и родила бы прямо на берегу, если бы повитуха не схватилась за голову и не завопила, что в таком случае ни за что не отвечает. А вдруг хищные «морские собаки» утащат младенца? Поэтому роды совершились в доме старейшины безымянного рыбацкого местечка, впоследствии названного в честь этого события, а именно Генетлием, «местом рождения». А перенесение
