брелоком. Мёртвой аквариумной рыбкой. Твоим любимым гербарием. А теперь ты можешь нарисовать собственный дом, освятить его краской – любыми цветами. Но тебе ведь нравится только красный. Ты и есть главная краска. Делай надрез на пальце, рисуй небо, горы, радостных людей. Рисуй жёлтым, розовым и голубым, но только кровью.
Смерть настолько жестокая и неподготовленная никак не вписывалась в понимание жизни. В памяти всплыли обрывки воспоминаний: закрытый гроб, кладбище и множество искрящихся тёмных тонов – страшно, но ужас граничил с чем-то другим, как будто была в нём застывшая красота, что приняла свою окончательную форму.
Яня посмотрела по сторонам, незаметно под столом задрала юбку и провела канцелярским ножом по бедру. Капроновые колготки и кожа одинаково ровно расползлись в стороны. Боль забилась в ноге, будто что-то живое стремилось выбраться наружу. Пульсация перемещалась всё выше и выше, пока не слилась с болью в ключице. По телу побежали мурашки, в голове будто что-то взорвалось, девушка затряслась, разбилась на ощущения. Всякая боль исчезла, пришли опустошённость и тоска. Яня приложила белый листок к бедру, и когда отняла его, то увидела будущий рисунок. Не пейзажи или травки, это должен быть космос.
– Ты будешь меняться не только снаружи, но и внутри, – продолжил воздух.
– Яня, что ты там пишешь, неси скорее отчёт! – не то сказала, не то тявкнула начальница.
– Мне нужно пять минут, – вымолвила Яня, пряча листок в блокнот. По мере того как останавливалась кровь, девушка возвращалась в тело. Цвета исчезали, словно обрастая шершавым льдом. И только сейчас она осознала, что случилось.
В абразивном мире построили столовую. В абразивном мире кормили. Анализ и расчёты подтвердили, что рабы лучше работали, если ели. К Яне подсел продавец, в разговоре приглаживал залысину, кашлял в кулак.
– Ох, и давно не было у нас в фирме таких молодых и красивых, – бормотал он. Яня молчала, пережёвывала суп. – Слышишь?
Девушка оторвалась от тарелки, подмигнула и пошла за добавкой.
Возвращаясь к столу, девушка споткнулась и вылила тарелку с супом на своего соседа.
– Твою мать, как можно быть такой неуклюжей! – вскричал толстяк, вскакивая с места.
– Извините, – сказала Яня.
Зарокотал и взвизгнул одобрительный смех коллег. Весь обед подшучивали над толстяком, отбивали в воздухе ладоши. Яня не реагировала, доедала остатки супа и проверяла ни одного приглашения на резюме. Часто дышала. Тарелка из-под супа полетела на пол.
*
Дома Янита закончила начатый на работе рисунок. Сидела, не двигаясь, растерянная и озадаченная тем, как он был создан. Она не заметила, что впервые не пила обезболивающее, пока рисовала.
Как только Богдан пришёл домой, Янита показала ему своё творение. Космос на рисунке манил, тянул в несуществующие глубины, обволакивал переливающейся глазурью. Богдан замер на некоторое
