мне другим, не тем, что за него выдают. Не знаю, как тебе объяснить. Мне кажется, оно есть внутри меня. Я говорю не о том, что я счастлива. Хотя, конечно, я счастлива. Я словно сундучок для счастья, но я не знаю, как извлечь наружу и показать.
Богдан усмехнулся:
– А у меня есть счастье?
Время близилось к обеду, становилось нестерпимо жарко даже в тени.
– Я плохо чувствую свет в людях, в картинах лучше, – ответила она. – Но я научусь.
– Ты всегда хочешь только учиться. Такая жадная, – он неестественно засмеялся, но она не обратила на это внимание.
Яня поцеловала Богдана в охотно подставленную щеку. Парк наполнился пением кукушки.
– Слышишь? – она вытянулась, призывая к тишине. – Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось? Один, два, три…
Богдан считал вместе с ней.
Вдалеке звучал голос бабушки:
– Богдан пригожий. Волосы пышные, как у девочки. Но Богдана любят не за красоту, а за то, что он добрый. Даже во сне Богдан помогает перевозить чужие вещи. Ему кажется, что он похож на подорожник. Потому что любит дороги и раны. Но своих болей у Богдана больше. Их он любит ещё сильнее. Если бы боль была водой, то Богдан превратился бы в рыбу. Богдан обожает музыку и не выносит книг. Он не любит всё маленькое и поэтому закрывает уши от муравьёв. Нужно целовать Богдану ступни, но люди этого никогда не делают, губят его. Особенно те, кто рядом. Потому что пригожее хочется под корень срезать, а не ласкать.
Яня попыталась встать. Богдан не позволил. Он придавил её плечи к дереву и шёпотом спросил:
– Так чего ты хочешь больше всего?
– Я бы хотела показать тебе и другим, как много в этом мире красоты, – ответила она в небо.
Он на мгновение задумался, а затем проговорил:
– Нам нужно не это, нам нужна белизна, чтобы очиститься.
Тоненькие и лёгкие, они поднялись и, взявшись за руки, устремились в камыши.
Шпана
Звуки переливались, перемешивались и расходились то в одну линию, то в несколько. Яня потянулась за бумагой и провела по ней красной краской из ягод зверобоя. Благодаря тому, что отвар отстоялся, цвет выдался насыщенным. Обрадованная сочностью цвета, она начала накладывать на бумагу уверенные мазки: от светло-красного до бардового. Контраст создавал напряжение. Яня старалась не замечать, что сегодня ключица болела сильнее обычного. Но не вытерпела, побежала к домашней аптечке за таблетками. Нашёлся только «Промедол», набрала шприц и вколола его в правую ягодицу. Успокоилась.
Примчалась к рабочему столу. Схватила кисть и погрузилась в августовский закат. Мало-помалу рисунок оживал, словно через открытое окно, в квартиру проникало тепло, запах опилок и жужжание комаров.
– Мне кажется, или у тебя всё время играет одна и та же композиция? – с порога крикнул пьяный Белов. Яня вздрогнула, затем вскочила со стула и кинулась в объятия к отцу.
– Нет, треки всё время разные. Такая музыка
