что «Дворянское гнездо» после Рождества проходили, а я вот только-только в апреле доучиваю его. Одна надежда на лето. Ах, если бы хоть чуточку больше времени!..
И девушка вся погрузилась в работу: то внимательно читала и перечитывала важнейшие места, то делала какие-то пометки в кожаной тетради.
Не более сорока минут прозанималась девушка, когда торопливые шаги по лестнице и быстро распахнувшаяся дверь горенки заставили ее оторваться от книги.
– Что, Дуняша, неужели наши уже из церкви возвратились? – поспешно повернулась она в сторону вошедшей горничной.
– Что вы, барышня, откуда им взяться-то в такую рань! Тут дело другое: нарочный[8] телеграмму с городу принес, так вы извольте перво-наперво расписаться, а опосля того человеку за доставку требуется уплатить. Сорок, что ли, копеек, он сказал, – и горничная подала сложенный по установленному образцу телеграфный бланк.
– Получай обратно, готово. А вот полтинник, рассчитайся сама с человеком, а я еще позанимаюсь немножко, – вручая горничной квитанцию и деньги, промолвила девушка.
Она было снова прилежно склонилась над книгой, но, выбитая из колеи полученной депешей, нет-нет да невольно мысленно к ней возвращалась.
– Интересно все-таки, кто телеграфирует? В чем дело? Вдруг что-нибудь очень срочное и нужно сию же минуту ответить или распорядиться? Не вскрыть ли? Прошлый раз, когда телеграфировала Леля о своем приезде, я не вскрыла – и получила за это от Марьи Петровны хорошую нахлобучку. Распечатаешь, да невпопад, опять выбранят… Пожалуй, все-таки лучше прочесть. Коли там секрет какой или почему-либо неудачно поспешу да людей рассержу – ну, извинюсь. Да какие там в телеграммах секреты? Ну, была не была!..
Поперечная зак лейка разорвалась под тонким пальчиком, и большие черные глаза с интересом устремились на развернутую бумагу. Вдруг они радостно засветились. Горячий румянец возбуждения залил смуглые щечки, и губы, помимо воли, расплылись в счастливую улыбку, обнаружив ряд молочно-белых, миндалевидных зубов. «Еду к вам на несколько дней. Михаил Таларов» – эти строки и озарили радостью молодое заалевшее личико.
– Дядя Миша едет! Господи, какое счастье! Миленький, родненький, дорогой, славный мой дядя Миша! – громко воскликнула девушка.
Она бессознательно прижимала к груди грязно-белый листок бумаги.
– Хорошо, что я вскрыла! Если даже бранить будут, пускай, теперь все пустяки! Я ни слушать, ни к сердцу принимать не стану. Дядечка, миленький! – снова, чуть не прыгая, громко, на всю комнату произнесла девушка.
Через секунду она принялась рассуждать вслух:
– Да, приедет, все это прекрасно, но когда?… Не пишет… Ничего не сказано… Значит, выехал, уже в дороге, и сегодня ночным… – От радости она не договорила своей мысли. – В таком случае надо сию же минуту приготовить ему комнату, ту, кожаную,
Н
