сомневаться в чистоте и искренности сестры. И с тех пор они стали ближе друг другу, чем были в детстве, когда все у них – и игрушки, и секреты, и чувства были общие.
Зато сильно удивился Ваня. Жена периодически стала высказывать ему обвинения, что он недостаточно внимателен к Калерии.
«Детская болезнь левизны в коммунизме»4. Можно, конечно, рассуждать, что семья – пережиток буржуазного строя, но Иван и сам не хотел делиться женой и себя не предполагал в роли общего мужа. О половой близости, конечно, не шла речь, но чувства, предназначенные супруге, с его точки зрения, не могут быть отданы кому бы то ни было, даже если речь идет о бытовых мелочах. Эти же принципы он применял ко всем. Он хотел бы, чтобы белье гладила и суп готовила его Таня. Иван привык к этому в семье отца и деда, которые, хотя и держали слуг, настаивали, чтобы суп варили жены. От этого он был счастлив. Он мог есть и то, что приготовили Лера и Вера Филипповна, он мог даже похвалить вкус этой пищи, но нельзя было требовать от него наслаждаться так, будто это приготовили любимые руки. А Таня высказывала недовольство недостаточной благодарностью Калерии именно в сравнении с той, которую он высказывал ей. Теперь она часто перекладывала свои заботы на сестру.
Недоволен Иван был и общественной активностью жены. Несмотря на беременность, она не только рабочее, но и все свободное время проводила в школе рабочей молодежи. Ученики, говоря по-старорежимному, ее боготворили. Педагоги вместе с учениками решили в три года подготовить первых абитуриентов, и дело у них шло очень успешно.
И вместо того, чтобы отношения в семье расстраивались бы от невнимания мужа к беременной жене, они стали расстраиваться от невнимания беременной жены к мужу.
Таня чувствовала себя превосходно, так хорошо, как никогда в жизни. Мама и сестра приставали к ней с вопросами о здоровье, и эти расспросы вызывали в ней жалость по отношению к ним: к сестре – к ее незнанию настоящего женского счастья, к матери – к ее тяжелому опыту вынашивания детей. О том, что женщине плохо, когда она ждет ребенка, Таня наслушалась с детства довольно. И вот теперь оказалось, как далеки эти рассказы от Таниной действительности. Первое время она еще напряженно ждала неприятных сюрпризов от своего тела, но тело ее ликовало. И вскоре возликовала и ее душа. Все в это время у нее получалось, и все было легко. Недовольство мужа она или не замечала, или устраняла его своей искренней радостью в общении с ним. «Барсучок ты мой», – говорила она, видя его недовольное лицо, – «барсучок, барсучок, барсучок!» И Иван переставал дуться, обнимал полнеющий живот жены и отлагал все свои обиды в сторону, хотя обед, приготовленный тещей или свояченицей, приносил ему не больше удовольствия, чем обед в рабочей столовой. А когда ребенок начал ощутимо толкаться, Иван переполнился восторга и утвердился в чуждых прежде для него представлениях, что брак – союз товарищей, которые свободны и делят друг с другом только минуты радости. В трудную минуту поддержать могут еще
