закричал отец напуганной дочери и толкнул ее мать прямо на нее.
Сейчас, спустя много лет, Айелет понимала, чтó не так было с отцом в тот вечер. Он был очень пьян, возможно, даже не контролировал себя, и каждое его действие в последствии напоминало девушке о том, что люди, которых она любила, в один миг могут обратиться в кровожадных монстров, чуждых ее природе и пониманию, а любовь к ним погибла в один миг, когда Анна, оступившись, увлекла за собой дочь на стеклянный кофейный столик, который разбился под ними. С тех пор на шее у Айелет остался тонкий шрам от пореза битым стеклом. Этот шрам стал символом дальнейших событий в семье, которая сумела удивить ее снова.
Вся жизнь теперь делилась на «до шрама» и «после него». Клиника, вопросы окружающих, даже визит какого-то офицера из местной полиции – все слилось в одну длинную ленту лжи. Родители вновь стали прежними, снова и снова демонстрируя обществу свой макет идеальной семьи, в которой неуважение было попросту недопустимо. Не осталось никого, кто мог бы детально пересказать события того вечера. Прислуга была уволена, а новому персоналу были совершенно безразличны семейные тайны. Айелет и сама не желала предавать огласке эту историю. И вовсе не потому, что после ее возвращения из клиники отец с матерью каждый день пытались искупить свою вину подарками, чрезмерным вниманием и опекой. Дело было в ней самой. Айелет ощущала ужасный стыд, разочарование от того, с кем ей приходиться жить. Она боялась повторения и уже просто не могла довериться родителям, которые, будто бы играли в спектакле бродячих артистов. И когда Айелет не бывало рядом (как они полагали), Адам и Анна не замечали друг друга. Складывалось впечатление, что отец начал ненавидеть жену. Быть может, она была ему неверна? Или натворила чего похуже? Но скандал окончательно перечеркнул их жизни, сделав чужими за закрытыми от посторонних глаз дверьми. А через месяц отец сообщил Айелет, что скоро ей предстоит отправиться в Севилью, в закрытый колледж. «С глаз долой из сердца вон».
Неожиданно для себя самой Айелет приняла переезд с радостью. Ей очень хотелось побыть вдали от тревог и ожиданий повторения кошмара. И только Анна переживала это остро, давая волю слезам.
– Как вся эта история может быть связана со мной? – спросил Луис, массируя висок. На протяжении всего рассказа Айелет головная боль усилилась и мешала ему расслабиться. Он ощущал раздражение, не связанное ни с чем конкретным. Нервы были на пределе.
– Я почти добралась до сути, не перебивай, – Айелет Скаат положила ладонь на его ногу, и Луису вдруг стало очень уютно, несмотря на все раздражители, в этой комнате именно она была его таблеткой аспирина.
– Продолжай.
Проведя в Севилье годы, Айелет перестала относиться к отцу, как к чудовищу. Она взрослела и с годами все больше понимала, что не бывает дыма без огня и, если родители до сих пор живут вместе, значит, тот инцидент был исчерпан, а ее ссылка – лишь необходимость в игре взрослых,
