некоего служивого рода: жир и грязь на стенках кухни, засохшие (засушенные?) мыши под- и за- газовой плитой; помёт доисторического домашнего животного; в спальне ржавые шпильки и детские матрасики с мочевыми подтёками; под батареей в гостиной (почему-то не в спальне) скрюченные презервативы… Кем-то обронен бланк (чистый) рецепта, взяла – пригодится…
Выходила подышать, тем временем очищая от копоти и отмывая снаружи окно, на балкон. С тоской смотрела на кучку мужчин, беседующих о чём-то меж собой с баночками пива в руках: «Кто-то из них тоже… Может быть… Испытывает смертельную усталость…» Вернулась внутрь, домыла. Обессиленная, потная, упала на пол. Испугалась: вдруг уже больше не встану? Вспомнился человек из сна. Зашептала: «Отче наш…» Но где же, как же Мать? Там нет о Ней ни слова. Продолжила: «Славься Мария, благодати полная, Господь с тобою…» И мою маму звали Марией… Теперь лучше… Хорошо ещё, что тут был тут душ, и можно было его принять, то есть смыть пот.
Лопнувшие шарики. Презервативы под батареей навели на воспоминания о московской дружбе (-службе) со скульптором Ничегосяном. Я позировала ему, сначала для портрета, бесплатно, потом уговорил для фигуры, за рубль в час. И вот как-то, в знак особого доверия и как излюбленной («любимой») модели, был дан мне ключ от другой студии-мастерской, в которой нужно было сделать уборку, и потом можно было приходить – отсиживаться там от пьяных мужниных выступлений. Однако, в студию эту наезжал брат скульптора, кинорежиссёр, и приводил какую-то важную комиссию. Тогда туда ходить было нельзя, надо было ждать его (брата) отъезда; скульптор давал мне знать, когда в студию ходить, а когда – не ходить… После того как кинорежиссёр с комиссией отбывал, так никогда и не повидав меня (а я-то вынашивала надежду, мечту: встретить его внезапно, на пороге студии, понравиться и получить приглашение на интересную роль. Но он отъезжал), я, по звонку брата-скульптора, шла делать уборку. Пахло вином; всюду валялись разбитые бутылки, куриные кости, и ещё: презервативы, тут и там сморщенные презервативы. Моя девочка, скучающая в ожидании конца уборки, все норовила поиграть с «лопнувшими шариками», и нужно было следить, чтобы она не трогала… В конце-концов, вернула ключ Ничегосяну, сказала: «Спасибо, не надо.»
Ну, вот, и укомплектовала мышей-помёт-презервативы в пластиковый мешок; вынесла.
Возвращала ключ этой, бывшей журналистке, Марианне – та хотела навязать какой-то абажур за вычетом заработанных тридцати долларов… Еле отказалась. Надо бы вообще… (А-а, рент). Тут ещё чей-то троюродный брат, по её словам, нуждается в «грин карте», а я «такая одинокая, хоть и красивая, прямо как кукла». Намек был понят хорошо; ответила: «Спешу, голодна», что было правдой; и: «Позвоню», что было неправдой, – зачем?..
А ведь нужны были силы, вечером позировать.
– Pose!
Сад с малиной. Качели во дворе…
Сад с каче… А потом уехали на мамину био/географическую родину, где заканчивала среднюю школу, живя на квартире у дальних родственников дяди Вани – бывшего шахтёра и жены его тёти Дуни. Ведь в деревне, где поселились мои родные, средней школы не было. Итак, они поселились
