отложить общение до дома и, скрипя на поворотах, двинуться в сторону метро, никуда не заходя и ничем не радуя исстрадавшийся организм – наложенный за провинность карантин еще не кончился…
Вызванный на улицу Беркшир был озабочен и печален:
– А, здорово… Ну как дела?
– Да вот, – я скромно потупился, – Переночевал в Доме! Вроде жив и здоров.
– Это ты молодец, – еще более равнодушно произнес Беркшир, – А Поросьян-то пропал. Представляешь – как вчера утром от нас отвалил, так до сих пор ни ответа, ни привета. Еще и дома не ночевал…
– Ну и что! – я не на шутку разозлился, – Мало ли какие у него дела. Не пацан, все-таки. Да и куда он может деться кроме как вкушать портвейн в очередной компании очарованных им и его умом…
– Не в том дело! Мне кажется, да нет, я почти уверен, – Беркшир замялся и вполголоса осторожно предположил, – Его забрали. В Контору. Вместе со спелеологами этими, чтоб не шарили, где не положено. Я всегда говорил – с государством в игры не играют.
Версия Беркшира постепенно захватила и меня. Другой вопрос – что делать дальше? Сунуться на Лубянку: «Тут к вам наш друг затесался, так то совершенно напрасно!» Итог будет малоутешителен – Поросьяна не отпустят, а нас скорей всего убедительно пригласят на беседу. Собственно, ничего дурного за нами нет, но антиобщественное поведение всегда можно навесить… А дальше по проторенной дорожке – телега в деканат, пистон по комсомольской линии, снятие стипендии и так далее. А то и того хуже – Беркширу в его космополитичной Плешке ничего не будет, а у меня как никак режимный Бауманский…
Вот влипли. Тут Беркшир с грустью обронил пару слов про не совсем законные свои делишки имевшие место пару недель назад – студенты из братских стран приторговывали всякой мелочью, а Беркшир оттачивая свое экономическое чутье как-то в этом участвовал… Тут еще я Бледа вспомнил – он тоже не слишком с законом в ладах живет. Правда Беркширу не сказал, слово есть слово. Выходило со всех сторон, что сидеть нам надо тихо и молчать в тряпочку.
Толку от нашей активности Поросьяну все равно не будет, скорей даже вред. Но товарища в беде кидать тоже не дело. Хотя, если подумать, ничего страшного с Поросьяном не случится: побеседуют, повоспитывают, на карандаш возьмут, да и отпустят. В крайнем случае, из института попрут. Мы до магазина прошлись за беседой, и даже до закрытия успели. Но заходить не стали – слишком муторно было на душе. Так и разошлись по домам ничего не решив кроме исконного нашего: «Утро вечера мудренее…»
Утро настало в пол второго ночи – правда, я еще не спал, думал думу и мыслил мысли, пытаясь поймать ускользающую в хаос и бессистемность нить хоть какой-то логики поступков. Своих поступков, разумеется. В трубке оказался сильно нетрезвый Поросьян, требующий немедленной аудиенции у подъезда. Не буду отрицать, что менее чем через десять минут я прибыл на
