тут же состроил свою белозубую улыбку Юлик. – Вот Самолетов, например, просто в шоке. Правда, Никита?
– Да уж, – промямлил он, мучаясь оттого, что в присутствии попутчиц сразу теряется и не может взять необходимый при общении с девушками беззаботный тон, чтобы не казаться полным идиотом.
– А я хочу еще выпить, – сообщила Лана.
– Эй! Предлагаю выпить за красоту! – тут же предложил Юлик. – Никита, разливай…
И вечер задорно покатился дальше. Четверо не обремененных заботами молодых людей от души веселились, говоря о тысяче как будто ничего не значащих пустяков, которые на самом деле являлись кодовым языком, состоящим из намеков и тестовых вопросов: «А ты мне нравишься! – Ты мне тоже! – Ну и до чего все это дойдет? – Я не знаю, но, похоже, до того самого, о чем каждый из нас думает! – Здорово! – Еще как!»
***
Наконец наступил столь поздний (или столь ранний) час, когда неожиданно встал вопрос, которым заканчиваются все подобные вечеринки: кто, где и с кем будет спать?
Самолетов до последнего момента был уверен, что девушки останутся в одном купе, а они с Юликом – в другом. Но, как всегда, инициативу взял на себя американец, заявив, что вообще-то пора спать, и они с Любой уходят. Упускать то, что было у него практически в руках, он не любил. Люба даже не пыталась возражать. Она с таким обожанием смотрела на Юлика, что Никита, поначалу решивший, что она просто глупа и заторможена, понял, что и сам по отношению к Лане находится в таком же положении и, возможно, тоже производит на окружающих впечатление полного кретина.
Юлик с Любой забрали свои вещи, недвусмысленно пожелали им спокойной ночи и удалились. Между Ланой и Никитой повисла напряженная тишина.
– Я хочу еще выпить, – сказала Лана и сама налила себе и Самолетову остатки клюквенного ликера.
Он с благодарностью глотнул рубиновой жидкости, даже не почувствовав вкуса, но легче от этого не стало. Он не знал, ни с чего начать разговор, ни что делать дальше. Неожиданно Лана встала:
– Я хочу курить. Самолетов, вы не составите мне компанию?
– С удовольствием, но с одним условием, – обрадовался нашедшемуся выходу из положения Никита, отодвигая перед девушкой дверь купе.
– С каким? – удивленно посмотрела на него Лана.
– Мы переходим на «ты».
– Договорились, – улыбнулась Лана, вселив в него надежду, что первый лед треснул.
В тамбуре сильно качало, и Никита вынужден был одной рукой крепко держаться за единственный поручень в стене, а другой – придерживать за талию девушку, которой долго не удавалось прикурить из-за толчков вагона. Чересчур мощная лампа неприятно била Самолетову в глаза, и он чувствовал себя психологически незащищенным по отношению к своей попутчице, лицо которой было в тени.
Закурив, она не отстранилась, а наоборот, как-то слишком близко встала к нему, так что при сильных толчках вагона на стыках ее грудь упиралась чуть ниже его груди, и он чувствовал по приятным твердым прикосновениям, что под ее белым свитером
