главное ж, известно что.
– Что?
– Чтобы человек был хороший. А невысокая – это даже здорово! Ее легче держать на весу… Вот, черт… Кажется, меня опять занесло совершенно не туда. Я, наверное, кажусь тебе полным идиотом?
– Ну, почему же, совсем не полным… идиотом…
В этот момент она красноречиво подняла на него свои большие зеленые глаза. Дальше говорить что-либо было бы просто глупо. Никита, загипнотизированный этим взглядом, используя толчки и вздрагивания мчащегося в ночи поезда, медленно стал склонять свою голову к поднятому навстречу лицу.
Напрасно говорят, что вкус курящей женщины неприятен. Самая первая школьная любовь Никиты, которая была старше его на два класса, курила. И когда она в первый и, кажется, в последний раз сама интимно поцеловала его, он навсегда запомнил бесконечную сладость губ с горьковатым привкусом никотина…
***
Зайдя в купе и едва успев прикрыть за собою дверь, они встали напротив друг друга, как бы приготовившись к смертельной схватке на выживание, в их взглядах светилась одна и та же мысль. Потом они стали беспорядочно раздеваться, помогая партнеру, словно боясь не успеть до прибытия поезда в Санкт-Петербург.
Естественно, он раздел ее первый и, рассмотрев в свете слабых желтых ламп для чтения, сразу понял, что девушки с таким совершенным телом у него еще не было.
Тонкость кости сочеталась в ней с абсолютно идеальными линиями женских форм. Изящные ножки, абсолютно белые, без единого намека на вены и другие изъяны; тончайшая талия, переходящая смелым изгибом в выпуклую попку, при взгляде на которую уже нельзя было думать ни о чем другом, кроме как о желании во что бы то ни стало в нее войти. И неподражаемая грудь – именно такая, чтобы не висеть под собственной тяжестью, а с другой стороны, не вызывать сомнений в своей необходимости вообще.
Как оказалось, непреодолимая внешняя сексуальность ее тела не была обманом или пустышкой. Страсть, с которой она отзывалась на каждое его прикосновение, говорила о ее пламенной чувственности. Она спешила насладиться его телом и в тоже время отдать ему себя без остатка, как страстная поклонница плотского наслаждения.
Когда Никита попытался расстегнуть широкий кожаный ремень на своих брюках, Лана отбросила его руку, толкнула на одну из пастелей и, как будто в предвкушении чего-то, сказала, улыбнувшись:
– Подожди, я сама!
Умело расстегнув ремень и молнию на его брюках, она получила в свое распоряжение то, что неожиданно привело ее в дикий восторг, и на что она накинулась с обожанием и страстью нимфоманки.
Очень скоро наступил момент, когда он не смог больше сдерживать себя. Он отбросил ее на противоположную пастель и, окончательно освободившись от брюк, быстро достал из кармана упаковку презервативов.
Она, смеясь, вырвала у него упаковку, достала один, потом что-то про себя решила и откинула все это в угол.
– Не надо, – сказала она, чем привела Никиту в легкое недоумение. Впрочем, сейчас все его мысли были поглощены
