крыло – единственную часть дома, которую обошел вниманием мой прадед Генрих VII. Здесь комнаты меньше, есть каменные камины и сводчатые окна, заляпанные грязью. В затхлом воздухе пляшут пылинки, пахнет сыростью и еще какой-то гадостью, – может быть, дохлая мышь гниет за стенной панелью. Наморщив нос, я вхожу в следующую комнату и останавливаюсь перед портретом старушки в облачении монахини; на ней высокий уимпл[24] с жестким воротником под самый подбородок. Вид у женщины строгий и устрашающий. Над ее плечом начертан год: 1490-й от Рождества Христова.
– А я ее знаю, – говорю я. – Видела это лицо прежде. Знаешь, кто эта леди? Маргарита Бофорт, мать Генриха Седьмого и моя прапрабабушка.
– Ничего подобного! – восклицает Гарри. – Это старая герцогиня Йоркская, Сесилия Невилл. Она была матерью Эдуарда Четвертого и Ричарда Третьего, и она моя прапрабабушка! Герцогиня жила здесь в прошлом веке – дом при ней походил на монастырь, потому что она отличалась религиозностью, хотя и не всегда!
– Я слышала, что она была очень почтенная дама, – вставляю я.
– Ну, это вопрос спорный. Ходили слухи, что она изменяла мужу с лучником, от которого и родила Эдуарда Четвертого.
– Не могу себе представить, чтобы эта леди вообще изменила мужу, – ты только посмотри на ее лицо! – хихикаю я.
Гарри смеется.
– Лично я вообще не могу себе представить, что у нее был муж, – замечает он. – Но чего только в жизни не случается!
– Ты думаешь, люди говорят правду? – спрашиваю я, глядя на портрет и тщетно пытаясь представить себе герцогиню Сесилию в юности.
– Кто может знать наверняка? Но учитель рассказывал мне, что два ее сына – а один из них, между прочим, был не кто иной, как Ричард Третий, – предъявляли ей это обвинение.
– Ну, тогда это точно неправда, – отвечаю я. – Ричард Третий был известный обманщик и убийца. Как он мог говорить такое о собственной матери?
– В особенности если это была заведомая клевета.
– Наверняка он сам же все это и выдумал.
– Нет, Ричард Третий тут как раз ни при чем, – возражает Гарри. – Поскольку первым, за много лет до Ричарда, заговорил об этом его старший брат, герцог Кларенс, когда захотел оспорить права Эдуарда на престол, чтобы самому претендовать на корону. Кларенс, конечно, по всем меркам тоже был злодеем. Его казнили, утопив в бочке с мальвазией.
Я много раз слышала эту старую историю и сейчас лишь смеюсь:
– Похоже, они там все были злодеями.
Мы идем дальше по анфиладе комнат, в большинстве из них много пыли и совсем нет мебели. Очевидно, даже слуги заходят сюда редко. Несколько старых полотен, все еще висящих на стенах, потрескались, краска на них вспучилась. Одна из картин особенно поражает меня. Она выполнена с большим искусством – поясной портрет молодой девушки, очень хорошенькой, с милым круглым
