устроила перевод Кэтлин в блок «Браво»? В это верится с трудом.
Это сделала Тара Гримм.
– А раньше подобного рода проблемы с другими заключенными у вас случались? – спрашиваю я. – Такие, чтобы возникла необходимость перевода?
– Вы про перевод в блок «Браво»? – Кэтлин повышает голос. – Да ничего подобного! Меня никогда не изолировали. С чего бы это? Они должны выпустить меня отсюда. Мне необходимо вернуться к прежней жизни.
За окнами комнаты свиданий прохаживается надзиратель Мейкон. Я чувствую, что он поглядывает на нас, но сама на него не смотрю. Думаю о том стихотворении, которое Кэтлин прислала мне, о литературном журнале, который она выпускала до последнего времени, всего несколько недель назад. Интересно, часто ли она сама печаталась в нем, обходя других. Бросаю взгляд на часы. Наши шестьдесят минут практически истекли.
– Мило с вашей стороны, что принесли для меня это. – Кэтлин держит фотографию на расстоянии вытянутой руки и щурит глаза. – Надеюсь, ваш суд пройдет хорошо.
Тон, каким это сказано, привлекает мое внимание, но я не реагирую.
– Суд – это вам не пикник. Конечно, я сразу же признаю себя виновной, чтобы получить минимально возможное наказание. Берегу средства налогоплательщиков. Несколько раз получала условное наказание, потому что мне всегда хватало честности признаться, сказать «да, я это делала»… Если у вас нет репутации, которую стоит защищать, то проще всего сразу признать свою вину. Лучше, чем отдаться на волю присяжных, – фыркает она, – которые только того и хотят, чтобы учить других на твоем примере.
Она не думает о Доне Кинкейд, которая ни за что и никогда не признает свою вину в чем бы то ни было. У меня в животе неприятное ощущение пустоты.
– У вас-то, доктор Кей Скарпетта, репутация есть. Такая, что в этих стенах и не поместится, да? Так что для вас не все так просто, верно? – Кэтлин холодно улыбается, но глаза у нее безжизненные. – Я, конечно, рада, что мы наконец познакомились. Интересно будет посмотреть, из-за чего такой переполох.
– Не понимаю, какой переполох вы имеете в виду.
– Мне, признаться, до смерти надоело про вас слушать. Вы, наверно, писем не читали.
Я не отвечаю, понимая, что речь идет о письмах, которыми, предположительно, обменивались они с Джеком. Я этих писем не видела.
– Вижу, не читали. – Кэтлин кивает и ухмыляется, и я вижу зияющие провалы на месте отсутствующих зубов. – Вы и в самом деле ничего не знаете, да? Это даже хорошо. А то ведь, может, и не пожелали бы разговаривать, если бы знали. Или, может, и пожелали, но нос бы так не задирали. Может, спеси бы поубавилось.
Я сижу спокойно. Абсолютно собранная. Никакой реакции. Ни любопытства. Ни злости, хотя внутри все кипит.
– Мы еще до электронки писали друг другу настоящие письма, на бумаге. Джек всегда писал свои на линованной бумаге из тетрадки, как школьник. Было это, наверно, в начале девяностых, Джек тогда работал на вас в Ричмонде, и как же ему
