style="font-size:15px;"> – Да ладно, чего там! – легкомысленно отозвалась Эмма. – Не всё ли равно! Готовьте священника, пусть крестит.
– Что–то легко ты отказываешься от веры предков, – подозрительно покосилась Афанасия в сторону будущей невестки. – Честно скажу – не нравится мне это. Не нравится!
Но Алексис был слеп, и священник скрепил их узы ортодоксальными цепями.
– Хочу назад, в Париж! – упрямо сжимая тонкие лиловые губы, говорила молодая жена уже через месяц. – Ты целые дни проводишь в мастерской. Твоя мать пилит меня без остановки. Дом полон богомолок. Я сдыхаю от скуки! Назад, назад, в Париж!
Афанасия грустно качала головой. А Алексис… Алексис был слеп. И они уехали.
– Вот так это и было, – говорил Алексис нянечке.
– Бедный! Бедный! – сочувствовала Ленка. – Ну, а на Сиросе как оказались?
– В мае умер папа и оставил мне дом на Тиносе. Я пятнадцать лет не был на родине. Но когда пришло извещение о смерти, то…
Он задумался, пытаясь словами объяснить необъяснимое.
– Я как раз писал портрет Эммы, когда мы снова рассорились. В последнее время она упорно пыталась регулировать мои решения, и наша совместная жизнь становилась всё напряжённой день ото дня. А тут ещё и эта премия… Мне было так тяжело отказаться от неё!
– Тогда зачем надо было отказываться?
– Потому, – сказал он, судорожно глотая воздух, – что иначе я не смог бы жить в мире с самим собой. Понимаешь?
– Понимаю, – прошептала она.
– Ну вот, теперь я уже забыл, зачем я тебе всё это рассказываю.
– Яд…, – напомнила она. – Ты думал, что не сможешь жить без неё? Ты любил её так сильно?
Он засмеялся. И этот глухой, усталый смех прозвучал как–то неуместно.
– Нельзя любить сильно или слабо, – наконец произнёс он. – Либо любовь есть, либо её нет. Я любил Эмму. Но я не знаю, выпил ли я яд из–за неё…
Вот и объясняй ей теперь! Да и как объяснить, когда Алексис и сам не очень–то представляет себе почему. Любовь… Да, была и любовь. Его, Алексиса, поруганная любовь. Но разве этого достаточно, чтобы отказаться от жизни? Мыслей было много. Они кружились в голове, наскакивали друг на друга, причиняя Алексису нестерпимую боль.
И оттого ли, что мысли брыкались, как дикие кони, оттого ли, что темнота сжижалась вокруг Алексиса, но только он никак не мог найти смысла во всех этих образах, бросающихся на него. Картина… Она была как открытие земли неизвестной. И жюри это поняло – Алексис был представлен к этой невероятной награде.
Отказаться от награды Алексису было так трудно! И тем болезненнее была мысль, что никого его отказ не заинтересовал. Приз взял другой. Не потому, что заслужил… Но это его теперь все поздравляли. Нет! Не то его беспокоило! Что–то всё равно ускользало от его внимания.
Алексис всегда был деятелен, и никогда никакие преграды не были ему страшны. Но разрушительные мысли
