диаграммы и прогнозы. Это высокое и темное искусство, для которого Аднану не хватало ни таланта, ни терпения. Эта сделка, это рукопожатие, эти люди – подарки судьбы.
– Когда ты с ним встречаешься?
– В частном банном комплексе.
– Смотри, чтоб он не начал тебя клеить, – фыркает Огюз.
– В этом году твои яйца будут пахнуть как никогда хорошо, – говорит Кемаль.
– А если он клюнет? – спрашивает Кадир. Ферид-бей далеко не первый олигарх, к которому обратились ультралорды Вселенной, но первый, кто назначил вторую встречу, и первый, кто попросил больше деталей.
– Иранец все еще в городе?
– Это можно организовать.
– Тогда ящик шампанского, – заявляет Аднан.
– И мяч в сетку ворот! – хором провозглашают ультралорды и Пророк кебабов.
– Ты посмотрел на ту ялы? – спрашивает Пророк кебабов. Его зовут Пророком, поскольку он восстанавливает гармонию, врачует души и еле заметно направляет слова и мысли четырех финансистов, которые горят сосредоточенностью и синтетической агрессией. Лучшее лекарство после нанокайфа.
– Разумеется, – говорит Аднан. – И сделаю им предложение.
– По мне так слишком близко к воде, – бурчит Кемаль. – У тебя заведутся грызуны. Крысы размером с гребаную собаку. Я таких видел, их даже кошки боятся. Я б предпочел одну из новостроек в Улусе.
– Уверен, Аднан хочет основать старомодную Оттоманскую династию, – ухмыляется Кадир.
– Я б не стал там растить детей, – возражает Огюз. – Там же испарения с Босфора. Я знаю, о чем говорю. Там сосредоточены все морские загрязнения. Это как смог. А с учетом приливов и отливов, вода там на самом деле застаивается. Сточные воды задерживаются на неделю, а то и подольше. Есть и кое-что похуже. Я знаю точно – не спорьте – мне рассказывал один приятель-коп: когда кто-то прыгает с моста, то трупы туда прибивает, и они там плавают месяцами.
– Ладно, девочки, – говорит Аднан, вытирая рот бумажной салфеткой. – Если мы закончили обсуждать самоубийства, дерьмо и чистоту моей мошонки, то пойдемте чуток поработаем, а?
Кемаль хрустит оберткой от кебаба и бросает ее в сторону мешка для мусора, висящего на обруче за прилавком. Промахивается. Пророк кебабов поднимает мусор и выкидывает в черный пластиковый пакет.
Гуманитарий и технарь по-разному видят белую комнату. Для гуманитария это куб ужаса, пустое пространство, которое надо заполнить силой воображения. Это пространство, о котором вы пишете, когда не видели больше ничего несколько дней. Произведение о произведении. Для математика это вакуум, чистый белый свет, который, пройдя через призму анализа, преломляется в числа, и это определенная реальность. Стены белой комнаты – это стены Вселенной, а за ними простирается математика.
Георгиос Ферентину не боится своей белой, аскетичной, как монашеская келья, библиотеки с единственной книгой. Одно маленькое окно, защищенное
