полон всякого сброда: народ шумит, ржёт, галдит, стучит по столам, хлопает в ладоши, бряцает бокалами, стаканами.. постоянно кто-то проносится – промелькивает перед глазами, – — – но мне всё это безразлично, я ничего из всего этого не слышу и не замечаю. Я, также, как и объект моего обозрения – отсутствую: настолько он поглотил всё моё внимание, словно ласково обнял Душу и убаюкал.
Продолжая осматривать его, жалость с милосердием овладевают мною… Я едва ли сдерживаюсь, чтобы не подойти и не начать беседу с ним: успокоить, приласкать, приложить свою руку к его…
Расслабляясь до опасной черты, он настолько глубоко погружается в свой внутренний мир, что теряет ощущение реальности и представления своего местонахождения. Его здесь нет. Он и не замечает, что с него соскальзывают одна за другой маски и его Душа предстаёт… почти обнажённой … «Почти»: как если бы у рубашки расстегнули 5—6 пуговиц, а 2 последние – не тронули. Вот благодаря этим 2 пуговицах он остаётся прикрытым и защищённым, и только поэтому, Душа его обнажена не полностью… она по-прежнему настороже.
Находясь всего в нескольких метрах от него, я могу не только близко подойти к его внутреннего миру, но и дотронуться до его Души… потрогать её, вдохнуть… даже испробовать… но вот зайти в неё – этого мне уже не позволено: я так и остаюсь робко стоять у её дверей.
Хотела бы я узнать его мысли? Нет. Это равносильно чтению чужих писем за спиной. И вот уж это он бы непременно заметил. Я и без того через меру нарушила его личное пространство: ещё немного, лишнего полувздоха и я причиню непоправимую гибельную травму, брошу грязью… вызову неприятные чувства в человеке …возможно даже его уход.
Оттого я едва ли дышу.
Уловил ли кто из этой разбубёной толпы, что я кого-то пристально изучаю? Вряд ли: они все были настолько увлечены собой, своими друзьями, любовниками, визави, алкоголем, табаком…
Но тут мой «разглядываемый» внезапно возвращается в реальный мир и трансформируется:
В последний раз он торопливо и деловито затягивается окурком сигареты, нещадно тушит его, забивая в пепельницу, залпом закидывает в рот бурые остатки из стакана; уже вставая, достаёт бумажки из кармана, бегло с неприязненностью, отбирает их пальцами, небрежно бросает отобранные на стойку и – спешно выносится прочь уже с совершенно другими мыслями.
А я остаюсь… С болью в Сердце и бездонным сожалением, провожая его взглядом, который тщетно пытается его удержать.
От потрясения подмеченной мною сцены, я резко отвожу глаза и стыдливо их прячу, изображая неожиданный глубокий интерес к своему скромному ординарному бокалу вина. Прячу их от посторонних: дабы те не увидели в моих глазах то, что открылось моим.
Вы можете посмотреть иллюстрацию к моему письму: «Pub In Dublin», 1950s
Фотограф:
