за треть пинты, сэр, – сказала я. Он рассмеялся и покачал головой.
– Нет, за твои мысли.
Я так удивилась, что он захохотал, и в воздухе между нами потеплело. От него пахло кофе, опилками и еще чем-то приятным… шерстью? Или лошадиным волосом?
После той первой встречи я стала снова и снова возвращаться к кофейне и расхаживала перед освещенным входом, словно мотылек, привлеченный его светом. Сумерки наступали рано, и в середине серого дня, когда небо постоянно грозило снегопадом, а облака наливались нездоровой желтизной, я видела его среди небольшой группы мужчин перед свечной лавкой. Они могли приходить и уходить, они были великолепны в темно-синих шерстяных пальто и котелках, стоя с расставленными ногами и непринужденными улыбками, потому что им было тепло и они легко могли снова согреться. Я шла по улице, не в силах смотреть на них или заговорить с ними, поэтому спряталась в дверном проеме и, собравшись с силами, пошла обратно, стараясь сделать так, чтобы он заметил меня. Наши взгляды встретились, словно трут и кресало, и меня охватило пламенем. Раньше я никогда не чувствовала себя пьяной от одного кивка, от единственного взгляда.
– Девушка с креветками, – сказал он, – где твое корытце?
Не помню, что я промямлила, – должно быть, что-то глупое, потому что из-за него моя голова, казалось, была набита ватой. Он приобнял меня, отчего я почувствовала себя маленькой и грациозной. Я надеялась, что от меня не сильно пахло креветками. Мы пошли в таверну – прокуренное место с низким потолком возле кожевенного рынка, где я впервые попробовала вино. Оно было сладким и липким, словно фрукты, размягченные под летним солнцем, и обожгло мне горло. Его спутники присоединились к нам – трое или четверо чиновников и торговцев, как он сам, – они называли его Кэлом, громко разговаривали друг с другом и курили трубки, пока я тупо сидела рядом. Женщины имели право доступа в таверны, и несколько шлюх спокойно расхаживали вокруг в поисках клиентов. Некоторые из них присаживались к нам, болтая с мужчинами и заставляя меня чувствовать себя маленькой девочкой. Я кое-что узнала о Дэниэле: он был торговцем и поставщиком китового уса, который проводил много времени в Ротерхите и на Трогмортон-стрит, где находились «костяные лавки». Они говорили о человеке по фамилии Смит и о другом человеке, по фамилии Тэллис. Между тем я выпила еще одну чашку вина, а потом, когда шум и табачный дым стали почти невыносимыми, он встретился со мной взглядом, улыбнулся и спросил, не хочется ли мне направиться в более тихое место. Я кивнула, снова надела позабытый чепец, и мы вышли на улицу. Было уже темно, и я точно не знала, где мы находились, потому что переулок был слишком узким, полным темных уголков и зданий, нависавших над нами и заслонявших свет луны. Я едва помню, что говорила, но он спросил, не холодно ли мне. Я сказала «да», и он дал мне свое пальто, – чудесное теплое пальто, доходившее ниже колен, – а потом поцеловал меня. От него пахло вином и трубочным табаком. Моя спина уперлась в стену, и он обхватил меня за голову, склонившись ко мне. Потом его руки
