vannimongiovi.com
Не описать словами, так не стоит Дерзать и вить несовершенный стих. Сознание поэзию откроет – Творение незримых рук Твоих, Что создано умом высоким, страстным И сердцем безграничным рождено. Любовь моя, ведь Божьим духом ясным Пространство вокруг нас напоено. Так возлюбите ж ближнего полнее, Так воспылайте ж дружеским огнем. Да возлюблю тебя я все сильнее Безмерною любовью день за днем.
Предисловие
Сколь бы не впадали в море тысячи рек, их никогда не станут называть именами вод, в которые они текут, по той разумной причине, что море не может быть причиной существования реки. Таким же образом, начало не может определять, где заложен конец, как не может превзойти его значимостью. Пусть же взглянут на исток реки, на высокие скалы, средь которых она берет начало, пусть изопьют ее вод и на основании того дадут ей название.
Не деяние творит человека, не рука описывает жест, а сердце; там, откуда проистекает первопричина, основание всего. Сутью первородного греха было не сорвать плод, а все прочее, что подтолкнуло на этот жест.
И так, алчность может крыться в чем угодно: в сочном куске мяса, в багровом вине, в очертаниях девичьей стати… или, по крайней мере, таким образом она оправдывает того, кто поддается ей. Но истинно то, что кроется она только лишь в глазах и в сердце человека, который чувствует это снедающее полыхание, то пожирающее пламя, которое есть вожделение.
Средь просвещенных умов тех людей из древнего греческого рода ходила одна легенда, одно из сказаний, которые остались в живых после принятия христианства и после исламского меча. Позвали на битву в защиту троян могущественную амазонку Пентесилею. Красоты она была несказанной, и, как частенько случается в греческих мифах, богини завидовали ей. Вот почему Афродита решила покарать ее самой страшной карой: всякий мужчина, который увидит ее, воспылает к ней таким неутолимым желанием, что наверняка попытается изнасиловать. Пентесилея скрывала свои очертания под доспехами сколько могла, но вот во время сражения Ахиллес убил ее и снял с нее оружие и доспехи. И лишь тогда в полную меру открылось, насколько кара Пентесилеи превосходит саму смерть… Ахиллес не сумел воздержаться…
И все же, миф мифом, а существует ли и впрямь что-нибудь настолько неодолимое и несущее проклятие, что порождает в человеке неисцелимое желание при одном лишь взгляде? Красота такой одержимости, что выносит на свет коварство сердца, но красота двойственная, поскольку она также в силах явить благородную добродетель в душах достойных людей.
Изложенное ниже сказание – первое из многих… первое из многих преданий о мужчинах и женщинах и о кровных узах, которые привязывают каждого из них к своему прошлому и грядущему будущему. Это сказание об одной земле, о ее народах, о ее войнах, о ее пороках и дремлющих достоинствах. И все же, следующее ниже сказание – именно первое, и поскольку оно первое, в нем говорится о первородном… а потому, раз говорится о первородном, в нем не может не повествоваться о том же желании, которое изначально привело человека к своему первому греху.
Часть I – Привязанный к столбу чужеродец
Глава I
Там, в той долине, где нории1 никогда не прекращают свой круговорот… там, где раскинулись склоны горы Каср-Йанна… там, на плоскогорье, где рабад2…
Долина у подножия древней Энны тянулась к востоку и терялась за горизонтом; века арабского интеллекта сделали ее более плодородной, чем земля, которой она иначе так бы и осталась. При взгляде на запад возвышался на вершине горы город Каср-Йанна3, пуп Сицилии. Глядя на восток, вниз с плоскогорья, взгляд терялся среди десятков холмов, лесочков, лужаек, пастбищ и речушек… но и среди высоких гидравлических колес, которые могли поднимать воду из долины… и среди каналов, прокопанных, чтобы довести воду до полей. Домов в поселении было немного, штук может тридцать, и всего одна маленькая мечеть, словно свидетельство малой значимости местечка.
Только что перевалило за полдень, и по полю, предназначенному для выращивания тыкв для бутылей, двое слуг волокли под мышки молодого мужчину лет почти под тридцать. Ногами он будто намеревался бороздить поле, как обычно бороздят сохой, так он упирался пятками в землю и отбрыкивался от хватки. Он не поднимал головы, и тем, кто наблюдал за сценой, виднелся только затылок и коротко стриженные волосы.
На молодом человеке были штаны и разорванная туника. Слуги же были одеты совсем по-другому: в цветастые одежды свободного покроя. У одного
Нория – от арабского «наъура». Это гидравлическое колесо для подъема воды на более высокий уровень при помощи речного течения.
Рабад – дословно «пригород». Предместье, которое, как правило, находилось за стенами укрепленной части города.
Каср-Йанна – наименование города Энны во времена арабского господства. От слов «каср», что означает замок, и «Йанна», буквально Энна; отсюда «Замок Энна». Во времена нормандцев из-за неверного истолкования арабского названия город стали называть «Замком Иоанна (Кастрождованни)».
