его картины не вешаю, – уклончиво ответил Фишер.
Повисло молчание. Фрида предложила Дагмар печенье, которое девочка нехотя куснула, точно пресыщенная мышка в ожидании деликатеса.
– Послушайте, герр Штенгель, я слабо разбираюсь в музыке и профан в педагогике, – сказал Фишер. – Я дока в торговле. Когда нанимаю сотрудников, я ищу людей, интересующихся тем, что им предстоит продавать. Чтобы сумели заинтересовать и покупателей. В вашем объявлении сказано: композитор, аранжировщик, инструменталист и вдобавок практикующий исполнитель. Мне это нравится. Не знаю, кто больше композитора интересуется музыкой. Разве что торговец пианино.
– Хотите, чтобы я «продал» музыку вашему ребенку? – Вольфганг не сумел скрыть презрения.
– Как всякий товар, верно? Если собираешься угрохать кучу денег на шляпу, сперва убедись, что она тебе нравится. Чтобы освоить любой инструмент, потребуется масса усилий и искренняя вера в музыку, не так ли? Да, я хочу, чтобы вы «продали» музыку и вдохновили Дагмар на учебу.
Сказано откровенно, подумал Вольфганг, и в этом, бесспорно, есть резон.
– У вас дети. Детская душа – величайшая загадка, в которой я не смыслю ни бельмеса. Вот отчего мы наняли двух нянек. Вы же сами воспитываете своих детей. На мой взгляд, отличная рекомендация.
Вольфганг хотел ответить, но под Фридиным взглядом смолчал, и Фишер продолжил:
– Мы с женой считаем, что у Дагмар проявился талант… – Он осекся, заметив насмешливую искру в глазах Вольфганга. – Не волнуйтесь, я не из тех нелепых родителей, которые мнят свое чадо вундеркиндом. Просто мы заметили, что бренчать на пианино ей интереснее, чем возиться с куклами, и решили нанять учителя. Я заглянул к двум-трем дорогим наставникам, но их так называемые «студии» – нечто среднее между тюрьмой и кладбищем. Я же хочу, чтобы дочь веселилась. Кроме того, пару раз я был на ваших концертах.
– Правда? – встрепенулся Вольфганг. – Где?
Фрида улыбнулась его щенячьей радости.
– Давненько уже, поскольку нынче экономика оживает, работаешь допоздна. Но в инфляцию все были посвободнее, верно? Я слышал вас в «Джоплине».
– Мой лучший ангажемент.
– Да, там было весело. И вполне безумно. Помнится, хозяин клуба подошел к нашему столику и предложил мне продать универмаг. Вот так вот. Просто невероятно, ему было лет восемнадцать-девятнадцать.
– Едва восемнадцать исполнилось, – сказал Вольфганг.
– Ну вот. Думаю, этот молодой человек далеко пойдет.
– К сожалению, нет. Он умер.
– Господи! А что случилось?
– В инфляцию у него развились склонности, которым позже он уже не мог потакать.
– Ясно.
– В тот год было много потерь. Он в их числе.
– Весьма печально.
– Да, и мне жаль. Он не знал нот, но был джазменом, каких я не встречал. Вспоминаю его всякий раз, как появляется новый американский диск. Он был бы в восторге. Дурачок. Ладно,
