бериллий, к примеру, в соотношении к вольфраму…
Орн прервал его:
– Царь должен знать, как отделяют зёрна от плевел. И еще: прежде чем воспользоваться перстнем, он должен себе ясно сказать, чего хочет. Без этого перстень будет просто перстнем.
Пятидесятик Федор Назаров вместе со стрельцами тронулся в обратный путь как и планировал – с первым лучом солнца. Глядя им в спины, Лэй спросил, то ли командира, то ли себя:
– И вот они когда-то полетят к звездам?
– Они – это мы, – коротко ответил Отео Рэй Натеус. – Полетели же…
А Назаров, проехав полдороги, приказал одному из своих людей, стрельцу Лукьянову:
– Дома заждались нас, верно. Но кони устали, загонять их вконец не будем. У тебя, Григорий, жеребец помоложе и посильней наших, скачи вперед, доложи Лутохину, а коль надо, и царю, что, мол, едем, и какой подарок везем. – Он вытащил ларец, вынул оттуда один из перстней. – Покажи для примера.
– А если это тот самый, который волшебный? – спросил Лукьянов.
Пятидесятник почесал затылок, покусал губу, потом сказал:
– Это вряд ли, чтоб с чертовой дюжины наугад один перстень выбрали и сразу нужный угадали. А если и так – ты скажи, что пользоваться им, мол, только Назаров может, так что пусть ждут моего приезда.
Умчался Григорий. А Назаров со стрельцами к вечеру проехали через темное село, у колодца воды холодной испили, и бросила на него там взгляд баба грудастая. Перекинулся он с ней двумя-тремя словами, но и их хватило, чтоб поспешить чуть ли не за околицей устроить стоянку, второпях распорядиться стрельцам бдить, караул выставить, а самому бегом – к вдовушке. Он уже узнал, что черный мор прошел по этому краю, выкосил многих, а особенно почему-то мужиков, вот и тоскует баба.
Тешил её Фёдор до полуночи, пока луна в окно не заглянула, и пока не сказала та, что после мора в здешних лесах волков и татей полно стало. Волки в селе всех собак поели, а разбойники не заглядывают в дома лишь потому, что забрали отсюда уже всё, что хотели. «Теперь у дорог крутятся, проезжих грабят».
Шевельнулась тревога в груди пятидесятника. Ну, как на стрельцов его нападут, на лошадей позарятся? А если что с ларцом случится?!
Оделся Федор быстренько, пустил своего гнедого с места в галоп, а все ж не успел. Последний из стрельцов при нем уже от воровской стрелы рухнул, другие зарублены оказались. И что обидно, разбойники-то – дохлый народишко, просто на спящих напали, потому и выгорело у них дело. Пятидесятник троих сабелькой достал, от макушки до пояса распластал с гнева, а четвертого заметил, когда тот через кусты на поле выскочил, вдоль реки помчал вскачь в сторону села. Конь под Федором и так в мыле, устал уже, как его шпорами ни подгоняй, может, и плюнул бы сотник вслед этому четвертому, да убегал тот с котомкой, в которой ларец был. Потому не жалел Назаров любимого своего скакуна. Догнал уже было вражину, да тот как сквозь землю провалился, едва в село въехал.
На окраине его Федор остановился. Непонятно было, куда скакать. Тихим ходом по единственной улице пошел, при луне, как филин, даже мышь замечая.
