тщеславия.
Фунтик хитровато улыбнулся:
− Может, и мы выразим?
− Тщеславие, дитя моё…
− Задрал ты уже меня своими дитями, − недовольно фыркнул Фунтик, колючим ежовым взглядом пронзив философа-самозванца.
− …питается ассигнациями, − как ни в чём не бывало продолжал тот. − Боюсь, что после того, как мы в полной мере выразим величину этого самого тщеславия, нам придётся стоять на паперти, выпрашивая у бедных соотечественников милостыню…
В ближайшем магазине Фунтик на деньги, позаимствованные давеча у таинственной незнакомки, купил бутылку мадеры.
Друзья устроились на скамейке под разлапистой елью. Жульдя-Бандя, не без труда продавив вовнутрь шляпкой ржавого гвоздя пробку, стал разливать янтарного цвета жидкость в бумажные стаканчики.
− Пьём?! − перед ними стоял молоденький сержантик, на лице которого торжествовала улыбка, будто тот, как минимум, обезвредил агента 007. Фунтик, плохо переносивший блюстителей порядка, побледнел, с неподдельным страхом ожидая предъявления обвинения. Глаза его метались, как рысь в клетке.
− Сержант милиции Кочкин, − он неуклюже вскинул руку ладонью вперёд, к чему, пожалуй, больше бы подошло «Хайль Гитлер!» − Распитие спиртных напитков в общественном месте!
Фунтик облегчённо выдохнул, ожидая более суровой статьи, поскольку пожертвования таинственной незнакомки были отнюдь не добровольными и пересекались с одним из псалмов УК «Тайное хищение чужого имущества».
− Товарищ старший сержант! − Жульдя-Бандя, зная о врождённом тщеславии милиционеров, повысил его в звании. − Вот у друга пришлось усыпить кошку. Сошла, так сказать, с ума, − он покрутил у виска указательным пальцем. − Стала на мышей кидаться.
Сержант на секунду задумался, не в состоянии уловить открытого южного юмора. Потом взорвался, как пороховой склад, пожалуй, ещё больше нарушая общественный порядок.
Пользуясь случаем, Жульдя-Бандя воткнул ему в руку стаканчик с мадерой, конфискованный у Фунтика, призывая не стать безучастным к упокоившемуся животному. Сержант сначала категорически отказывался, сетуя на то, что при исполнении, однако, Жульдя-Бандя был настойчив, заявляя, что он с другом не в состоянии выразить всеобщей скорби по Мурке.
Блюститель порядка, который вчера ещё с друзьями пил по подворотням дешёвую портюху, всё же сдался. Однако, чтобы не замарать чести мундира или, по крайней мере, замарать её не полностью, снял фуражку и, озираясь по сторонам, мощными глотками осушил стаканчик, крякнул и принялся жевать пластинку сыра, любезно предоставленную Фунтиком, который впервые в жизни общался с работником милиции без составления протокола.
Жульдя-Бандя налил теперь уже и корешу, а вместе с ним и сержанту, который, к слову сказать, был уже не на службе, и только форма вносила некоторый дискомфорт.
− Бог любит троицу, − напомнил он, наливая сержанту третью. Тот выпил
