сдержанно спросила Эда. – Я не так хорошо наставлена в Шести Добродетелях, как вы.
– Рыцарь Доблести велит защищать нашу веру.
– И все же вы приняли дар от Обрехта, князя Ментендонского, который торгует с Востоком. Он даже вручил вам восточные жемчужины, – заметила Эда. – Кое-кто мог бы сказать, что он поддерживает ересь своими деньгами.
Ей бы следовало прикусить язык. Сабран наградила собеседницу ледяным взглядом.
– Я не принадлежу к святителям, и не мое дело объяснять тебе тонкости Шести Добродетелей, – сказала она. – Если ты желаешь обсудить эти сложности, госпожа Дариан, советую поискать собеседников в другом месте. Например, в моей Невидимой башне, с прочими, кто сомневается в моем праве судить – исходящем, напомню, от самого Святого. – Сабран отвернулась от нее. – Доброго утра.
Она ушла в сопровождении своих рыцарей-телохранителей, оставив Эду одну под деревьями.
Когда королева скрылась из виду, Эда прошла через лужайку к фонтану и села на краю, проклиная себя. От жары она утратила рассудок.
Плеснув воды себе в лицо, Эда напилась из ладоней под взглядом статуи Карнелиан Первой, Цветка Аскалона и четвертой королевы рода Беретнет. Правящей династии Иниса скоро должно было исполниться тысяча шесть лет.
Эда закрыла глаза, позволив струйкам воды стекать по шее. Она восемь лет провела при дворе Сабран Девятой. И за все это время ни словом не позволила себе уколоть ее. А теперь стала подобна ехидне, не способной удержать язык свой за зубами. Что-то подмывало ее нарочно задевать инисскую королеву.
Это «что-то» надо было вырубить с корнем, не то при этом дворе ее проглотят и не заметят.
Все ее дела в тот день проходили как в тумане. В теплую погоду еще труднее было исполнять поручения. Даже Линора притихла, ее золотые волосы увлажнил пот, а Розлайн Венц целый день все яростнее обмахивалась веером.
После ужина Эда с другими женщинами пришла на молитву в святилище Добродетелей. Королева-мать приказала вставить в его окна синее стекло, от которого зал казался подводным храмом.
В святилище стояла одна статуя по правую сторону от алтаря. Галиан, сложивший ладони на рукояти Аскалона.
Слева осталось только подножие в память о женщине, которую в Инисе помнили как королеву Клеолинду или Деву.
Инисцы не сохранили записей о наружности Клеолинды. Все изображения, если и существовали, были уничтожены после ее смерти, и ни один инисский скульптор даже не пытался создать подобие первой королевы рода Беретнет. Многие объясняли это тем, что король Галиан не мог видеть образа женщины, ушедшей от него с ложа роженицы.
Даже в обители сохранились лишь немногие рассказы о Матери. Так многое было уничтожено или утрачено.
И пока другие молились, молилась и Эда:
«Мать, молю тебя, направь меня в этой стране Обманщика. Мать, взываю к тебе, позволь мне держаться с достоинством в присутствии этой женщины, притязающей на родство с тобой, ведь
