сидят, а она – платит. Правда, рубля лишнего не даст, но хоть что-то.
Остановиться он мне посоветовал у бабки Егоровны. Дом у нее чистый, опрятный, есть коровка, куры, значит, будут к столу молоко и яйца.
Узнав, что я работаю в редакции и, может быть, что-то напишу об Ореховке, он начал обращаться ко мне на «вы»:
– Я бы вас к себе пригласил, да у меня и простыней нет. И потом, баб я иногда домой вожу, матюкаюсь, вон хотя бы на собак. Скребутся все время в дверь, жрать просят. У Егоровны вам лучше будет.
После третьей порции Иваныча заметно развезло. Я отдал ему оставшийся в бутылке коньяк, а он заверил меня, что уже неделю не пьет, потому что председатель обещает ему работу – пасти колхозное стадо. За это осенью можно будет получить ячмень, овес.
– Вам нужен овес? Я вам дам овса и картошки.
Егоровна поначалу показалась сердитой и суровой старушенцией. Впрочем, на постой пустила без раздумий. Потеплела, когда узнала, что я журналист.
– Про Ореховку писать будешь? И со всеми беседовать? И со мной?
Даже ойкнула, увидев, что я вытащил из своей сумки фотоаппарат – собрался зарядить пленку. Да, в редакции еще пленочные на бюджете висят. Выбежала Егоровна в другую комнату, минут через десять вернулась: в чистом платке на плечах, брошь на груди, причесанная.
– Беседуй. Куда смотреть-то?
Уже к вечеру первого дня я, кажется, узнал все, что хотел. Надежда Солохова работала на свиноферме. Баба она ничего была, справная, только глаз косил, вот никто замуж и не брал. Жила она в своей доме вместе с матерью, пенсионеркой. По ночам к ней ходил рыжий Колька Шорник. Дурной мужик – что закалымит, т о и пропьет. А калым часто перепадает, особенно осенью и весной. Огороды копать, картошку сажать. Жена у Кольки толковая, трех детей поднимает, почитай, сама. На мужа рукой махнула, даже не лаялась, узнав, что он с Солоховой спутался.
А Ольга Малюшкина с отцом в деревню приехала. В Ореховке когда-то бабка ее жила, вот внучке дом и оставила. Ольга в колонии сидела, когда бабка умерла. Она не тут росла, не в деревне, – в городе с отцом жила. Что-то там у соседей стащила раз-другой – дали срок, два года. Теперь по второй ходке пойдет, значит. Отца догоняет – он трижды сидел.
…Колька Шорник даже не поинтересовался, кто я, откуда, по какому праву задаю ему вопросы. Когда я подошел к нему, он рубил дрова. Увидев меня, сел на чурбан, попросил сигарету.
– Табак есть, а бумаги нету. А чего я тебе про Ольгу могу сказать, уже все сто раз говорено…
Шорник был огромный, рыжий, с плоским угрюмым лицом. Говорил он в нос, медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом.
В тот день он пахал огороды под картошку на левой стороне пруда. Нарезался, естественно. Обещал к Надьке заглянуть, а пошел к Ольге. Ольга – она всех к себе пускает, если кто с бутылкой или конфетами. Колька, сколько мог, выпил, но две бутылки с собой взял. Их в пять минут с Ольгой и ее отцом раздавили. Потом отец ушел со скотиной управляться. Шорник девкой вплотную занялся, а когда отзанимался, еще выпить захотелось. Решил к Яковлевне
