улетающую в Неву спичку, скользнул взором по мелким речным волнам. Взгляд его споткнулся о какую-то цветную груду тряпья, бившуюся о дощатый причал. Между лопаток пробежали мурашки от нехорошего предчувствия. Маршал нахмурился, сделал ещё одну затяжку и медленным, осторожным шагом двинулся в сторону этого непонятного объекта. Песня приближалась – похоже, певунья сидела у самой реки. Спустившись по скрипящим ступенькам, он ступил на покачивающийся и пружинящий под его шагами понтон, подошёл к самой кромке воды и заглянул за край настила. Оттуда, обрамлённое колышущимися в неспокойной воде распущенными волосами, ему неестественно широко улыбалось молодое женское лицо. Глаза были блаженно закрыты, рассечённые от уха до уха губы шевелились, тщательно выговаривая рифмованные строчки:
Ах, любовь, любовь-злодейка, всю волюшку отняла,
Всю волюшку отняла, нагуляться не дала…
Низкое просыпающееся солнце ударило по глазам Маршала, отразившись от дешёвой стеклянной брошки на груди ундины, он дёрнул головой – и проснулся.
Калашниковская набережная, Церковь во имя святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба (не сохранилась)
По мокрой подушке полз солнечный зайчик, в открытые настежь окна влетал далёкий колокольный перезвон, с кухни доносилось аппетитное шкварчание, сопровождаемое тихим пением – Зина готовила завтрак.
Константин Павлович натянул на лицо одеяло, вытер липкий пот, отгоняя остатки кошмара. Вчера, проводив Филиппова в Рождественскую часть, он ещё попросил фотографа сделать несколько крупных кадров истерзанного лица убитой. Родилась у него по этому поводу одна идейка. Само собой, и сам насмотрелся. Отсюда и сны.
А идея была в следующем. Предстоял долгий и рутинный опрос гулящих барышень. Публика эта хоть от полиции и сильно зависящая, и порой вынужденная делиться интересующей правоохранителей информацией, но инициативой в этом самом сотрудничестве не сильно-то отличающаяся. А фотографии ужасной улыбки бывшей товарки должны были поспособствовать их откровенности.
Маршал сел, потянулся, а потом резким прыжком выскочил из кровати. Упал на руки, несколько раз быстро отжался от пола, взялся за гири. Когда чугунные шары громыхнули об пол, обозначив набатом окончание утренних упражнений, из столовой раздался Зинин голосок:
– Константин Павлович, завтрак на столе.
Он накинул халат и быстрым шагом прошёл в соседнюю комнату, надеясь застать там сладкоголосую певунью, но в прихожей уже хлопнула дверь. На белой скатерти стоял кофейник, плетёная корзинка манила свежей сдобой и что-то ещё пряталось от глаз, прикрытое салфеткой. Но даже плотная ткань не могла удержать многокомпонентного и невероятно аппетитного аромата, от которого у Маршала моментально рот наполнился влагой. Он судорожно сглотнул и сдёрнул салфетку. От тарелки поднялось облачко скопившегося под салфеточным гнётом пара, ещё сильнее обдав
