милый Предистофель, а что о нашем свете говорят на вашем свете, так сказать?
– Наш свет на вашем свете, господа, но вы его не замечаете – подчас. Я огненного ангела сподобился увидеть по пути из Петербурга в Пятигорск. Он обернулся и превратился в оборванца с зеркалом овальным на спине.
– Какой же это ангел, ежели в зеркале солнце отражалось. Вы – мошенник, милейший, и самозванец к тому же.
– Я – да! Но не само-, а вами званный.
– В ваших историях слишком много зеркал, господин Префистофель.
– Разбить прикажите все зеркала или казаться перестать велите? Я – развлекатель, господа, я развлекаю вас, а вы – меня. Быть может, город создан вместе с вами – для развлечения меня.
– Весь мир для каждого, пожалуй, создан человека. Не так ли, Префистофель?
– Для каждого в отдельности, но все миры друг в друга вставлены искусно – так, что не видно швов.
– В вашем случае, любезный Префистофель, допущена условность.
– Какая же?
– Камин, огонь и все такое прочее.
– Помилуйте, там за огнем устроенная вами дверь. Я – лишь актер-импровизатор. Кривое зеркало вашей беседы, господа. Если всему необходимо объясненье.
Однажды у нас губернатор исчез. Но прежде того появился иностранец – фон Мерц. Амьюзантнейшая личность, скажу я вам! Возрасту неопределенного, да и внешность свою он менял презабавнейшим образом. Скорчит, к примеру, вот эдакую мину: я, мол, Ку Хи, китаянец. И ходит в сей маске паршивой весь вечер. На завтра французом, бароном де Мер, обзовется, и шпарит по-ихнему так, что французы заезжие рты от удивления раскрывают, а у наших и вовсе не закрывались. Называл он себя Хуан Карловичем, утверждал, что родился лет эдак тысячу двести назад, но от давности все позабыл и помнит только последние лет эдак семьсот. Родителей своих также не помнил, отчизну и время – все позабыл. Человек ниоткуда и… вроде как, никуда. Эзотероп какой-то! Что ему, эдакому «сенжермену», в нашем городе нужно было, оставалось загадкой для всех. В деньгах он не нуждался. Простучит по стенке молоточком, бывало, и часы за цепочку или монисто из штукатурки сквозь трещину вынет. Никаким серьезным делом не занимался, разъезжал только по всем домам в городе да фокусы показывал. От многолетия жизни несравненный опыт имел. Давал всем советы: как лечиться, как жениться, как удовольствия из жизни извлекать. «Вы, – говорит, – скучно живете, без куражу». Сам он любил пошутить. Способностями обладал прекурьезнейшими. Войдет, бывало, в гостиную с булыжиной. «Из Великой Китайской стены», – говорит. Молоточком по камню ударит, камень расколется, и ларчик внутри обнаружится или плодик живой – хурма или фига. Другой раз приносит шкатулку, а в ней – китай-город Чаньчжоу. Всмотревшись, любой созерцатель в сонливость впадает, и кажется всякому будто в дома их заходит и видит там обитателей нашего города – в преконфузнейших сочетаниях родства. Вера Никитична, скажем, становится в мелочной лавке хозяйкой, а мужем при ней – Петр Степанович. Настоящий же
