рассмеялся:
– Да затем, чтобы бунта не было. Если бы они взялись вешать и рубить головы тогда – был бы бунт. А сейчас и бунтовать некому. Даже те, кто остались, уже не станут. Привыкли быть овцами. И еще ждали, когда боги ослабнут, а то ведь и вступиться могли.
Я слушал старика, и понимал, что он прав. Его слова гармонично накладывались на мои мысли, усиливались беспокойством за оставшихся неизвестно где родителях.
– Так что-то же надо делать! – не выдержал я, чуть повысив тон. Тут же заозирался – как бы не услышал кто. Сдадут.
Старик усмехнулся, глядя на мои телодвижения. Действительно, я сам ответил на свой вопрос. Что можно сделать, если каждый пятый по слухам стучит жандармам. За крохотную поблажку, за пайку хлеба. А что? Это ведь не богов предавать!
От паровоза, приглушенный расстоянием, раздался свисток, вагон дернулся, стукнули блины сцепки. Поезд тронулся. На некоторое время все притихли, придавленные страхом неизвестности. Всем, не только мне, было страшно. Впрочем, долго сидеть в напряженном молчании невозможно. Люди снова начали переговариваться, где-то даже послышались смешки. Тот старик, с которым мы говорили до отправления, прислонился затылком к стене, и теперь, кажется дремал, или делал вид, что дремлет. Других собеседников для меня не нашлось. Да я и не искал – вся эта ситуация, наш разговор со стариком помогли мне принять решение. Мне нужно вернуться к родителям. И мне совсем не нужно туда, куда нас везут. Плевать, лагерь это, или плаха. Не хочу быть скотиной, которая покорно идет на убой. И потому, в то время пока остальные пытались устроиться поудобнее и заводили знакомства, я планировал побег.
Дверей в вагоне нет, кроме тех, что за спинами жандармов. Неизвестно, как ночью, но пока они спать явно не собираются – поставив между собой ящик, жандармы принялись по очереди швырять кости. Первая проблема – цепь. Пока что даже если карабинеры исчезнут и оставят двери вагона раскрытыми, сделать ничего не получится, если только не вообразить себе фантастическую ситуацию, что все мои товарищи по несчастью согласятся бежать одновременно. Это даже в теории выглядит глупо. Во-первых, на одной цепочке нас двадцать человек, такой толпой особо не побегаешь. Во-вторых… я оглядел товарищей по несчастью. На лицах отчаяние и покорность судьбе. Если у кого и проглядывает злость и нежелание подчиняться, погоды это не делает. Я пристегнут к цепи левой рукой, наручник выглядит надежно. Воровскими навыками похвастаться не могу, и вскрыть замок не смог бы, даже если бы у меня была отмычка. Осмотрел цепочку. Крепкая, блестит. Ни пятнышка ржавчины. Совсем тонкая, чуть тоньше мизинца, но руками не разорвешь, по крайней мере, быстро и без больших усилий. Так, чтобы окружающие не успели отреагировать. Я нащупал в кармане свой самопал. Да, пожалуй, это может помочь. Калибр достаточно большой. Если выстрел и не перерубит цепочку, то, по крайней мере, повредит. Это будет громко, но тут ничего не поделаешь.
Только все это бессмысленно, пока жандармы на посту. Оба внешне расслаблены
