ее часто превращаются в зыбучие пески.
Вечная мерзлота не позволяет корням деревьев уходить глубоко в землю. Елочки на Аляске худенькие, жиденькие. Чуть что – падают.
Как первоклассницы на коньках.
Нас водили в хижину индейца.
Шкуры и черепа.
Медведей жалко.
Каждый год в Америке убивают не то 40 000, не то 20 000 медведей.
Охотники.
Мрази.
Жалко и лося.
Выглядит лосиный череп с рогами – монументально.
Как будто кошмарный марсианин раскрыл свою жуткую пасть.
На горизонте – вершины Аляскинского хребта.
Бирюзовый мир.
Мне хорошо на Аляске.
Не только потому, что повидал маму, отчима и поглядел на удивительную природу.
Люблю просторы.
Я – старый летун, люблю летать в голубом поднебесье и смотреть на Землю.
Самолеты терпеть не могу – они вонючки. В них душно.
А тут, на просторе, можно подышать…
Тут понимаешь, как мелка и суетна жизнь.
Мышиная беготня, амбиции, эгомания.
Горы на горизонте.
До них от Фэрбенкса километров семьдесят.
Выходишь из дома – и перво-наперво бросаешь взгляд на горы.
Хорошо ли видны?
Порозовели?
Везде ли снег лежит?
Аляска.
Ясность.
Одиночество.
Танана.
Хочу побыть пару миллионов лет горой в Аляскинском хребте.
Видеть только небо и елки.
Возвращаемся в Фэрбенкс.
Наглотались свежего воздуха.
Насытились пространством.
Напились голубизны вечности.
Мой отчим-профессор – в университет.
А я с мамой побеседую за жизнь.
Поговорим об оставленной много лет назад Москве.
Очень хочется горячего кофейку попить.
Со сливками и черным шоколадом.
Озеро недалеко от аляскинского университета.
Лучше всего об озере написал Торо.
Почитайте, не ленитесь, «Уолден или жизнь в лесу».
После русской литературы – как глоток свежего воздуха.
Озеро.
Так и тянет в воду.
Вспоминали с мамой чудесные озера Эстонии.
Отепя.
Отдыхали там от страшной Москвы.
Хорошо, что этот народ оторвался от России.
Может, поживет спокойно несколько десятилетий.
Пока новая заварушка не началась.
Озеро.
Решил все-таки влезть, хоть по колено.
Попробовал воду – лед.
А дно – черная грязюка.
Засосет с концами.
Отошел.
Красоту
