если остановить двигатели сейчас, никакой высадки не будет, – соображал Федя. – Корабль станет неуправляемым. Дальше полёт продолжится по инерции. Тысячу лет. Две, три тысячи лет. Может быть, вечно. Но история пробуждения не начнётся с массового предательства. Тогда Двойка погибла не напрасно. Тогда они вспомнят всё и что-нибудь придумают, у них будет время. И каждый историк получит по заслугам. Вот только точковать теперь будет некому».
Впереди уже полыхало зарево приёмника. Федя набрал высоту и сбросил скорость. Ушёл в пике.
«Какой ещё Федя? – подумал Федя, сгорая в плазме реактора. – Я не Федя. Я Николай Францевич Гастелло. И этот гроб отлично слушается штурвала».
Хлопнуло так, что основной двигатель встал навечно.
Алимджан Никадамбаев
Платок
Продавщица парфюмерного отдела Универмага, расположенного на улице Карла Маркса, подозрительно разглядывала плохо одетую узбечку лет тридцати, которая с непонятным упорством нюхала флаконы с духами, словно выискивая какой-то единственный, свой, запах.
Шёл ноябрь 1941 года, по репродуктору периодически передавали тревожные сводки с фронта, многие голодали и давно забыли про парфюмерию. Глядя на натруженные руки женщины и её обветренное лицо, трудно было понять, для чего ей понадобились духи.
А, женщина тем не менее упорно продолжала выбирать, и, когда, наконец дошла до духов «Красная Москва», её сосредоточенно-напряженное лицо просияло, глаза широко распахнулись, и она смущенно спросила продавщицу о цене.
Услышав ответ, она на секунду задумалась, затем откуда-то из-под одежды достала платочек, развязала его и показала маленькие, но очень симпатичные сережки с ярко-зелеными камешками.
Но, продавщица, неукоснительно соблюдавшая правила торговли, не желая рисковать, твердо направила женщину за угол, в ломбард, к знаменитому на весь Ташкент Марку Захаровичу.
Дядя Марик достал из ящика стола свою любимую цейсовскую лупу, внимательно рассмотрел сережки и назвал свою цену.
Неожиданно быстро, не торгуясь, женщина согласилась; было заметно, что ей очень нужны эти деньги, получив которые, она тут же вернулась в Универмаг и купила самый маленький флакончик духов «Красная Москва».
Спрятав флакон в складках одежды, Мухайё заторопилась домой, где её ждали четверо детей, старшему из которых, Незому, только исполнилось одиннадцать лет.
С тех пор, как муж Мухайё ушел на фронт защищать Родину, на её хрупкие плечи легли все заботы по содержанию семьи. Она устроилась нянечкой в детский дом для детей-инвалидов, покалеченных войной.
В её группе были трехлетние дети, лишенные слуха или зрения. Среди них самой младшей, Наташе, судя по всему, не было и трех лет. Девочка выделялась худобой и огромными голубыми глазами, к великому сожалению всех окружающих, совершенно незрячими.
Зрение девочка потеряла при бомбежке эшелона,
