сквозь слезы: «Мама, мама», затем вдруг громко вскрикнула и потеряла сознание.
Когда она пришла в себя и широко открыла свои огромные глаза, окружившим её показалось, что в них отразилась вся синь голубого, ташкентского неба, очищенного осенними дождями, – Наташа прозрела!
«Клин клином вышибают!» – подвёл итоги врач, обследовав Наташу, – «Зрение полностью восстановилось!»
* * *
Мухайё забрала Наташу к себе, и та жила с её дочерьми как родная сестра, пока однажды, в январе сорок пятого, её не разыскала родная мама.
Артем Горохов
Самая лучшая
– Пойду лучше уж пересплю с кем-нибудь! – Нина крикнула в дверь так, чтобы не только мать, которой, она знала, будет от этих слов очень больно, но и весь подъезд услышали.
Как же я их ненавижу! Больную старуху свою, разваливающуюся на запчасти в свои 50 лет! Лучше не дожить до таких годов, чем позориться, лечить свой артрит, зубы вставлять. Ещё жить меня учит! Ничего не понимает вообще и лезет. Думает, что улыбкой своей мерзкой сможет меня разжалобить. Пусть валит. Я на лайте. Мне на… мне по… Бесит своим «как в школе?». В школе буллят додиков, ищут парней с бабками, чтобы отрываться с ними, отжимают деньги. Ещё думает, что по пятьсот рублей в день – это много. Для кого много? Для твоих, блин, старушек? Да ты в курсе, сколько сигареты стоят? Энергетики? И это из легального…
Нина остановилась на первом этаже, задрала юбку чуть ли не до подмышек, чтобы бдительные соседки, которые ещё более старухи, чем мать, засвидетельствовали, что её трусы действительно видны. С этими она не то что давно, а вообще никогда не здоровалась. Презрение и ненависть в сочетании с агрессией не предусматривают дежурную улыбку и вежливость.
Бабецлы сидели на своих насестах по обе стороны от подъезда, сканировали каждого своим суперминусовым, но рентгеновским зрением. Кто тут проститутка? Кто наркоман? Кто алкаш?
Нина равнодушно прошла перед ними, старательно переставляя оголённые и худые, как макаронины, ноги. Пройдя ещё метра три вперёд, она остановилась, демонстративно достала из кармана ветровки пачку сигарет, стала закуривать своими маленькими ручками. Она знала, что мать стоит у окна и провожает её взглядом, да ещё, небось, и слёзы крокодильи свои глотает. Выпустив дым, Нина выставила средний палец на правой руке и подняла конструкцию вверх, по направлению к балкону. Потом она перевела руку в сторону наблюдателей, которые предусмотрительно молчали до тех пор, пока «объект» не удалиться на безопасное расстояние.
Вот теперь будет этим отсталым о чём поговорить. Убогие сериалы, цветы на балконе, пенсии, старые сковородки с накоплившейся за десятилетия чёрной окалиной снизу, дети и внуки, которые про них и не вспоминают. А потом мамка выйдет в магаз, так они ещё на неё будут смотреть и шушукаться. Но сначала, как положено, – «здрасте-а». Всё, как и задумывалось. А ещё меня на плаванье таскала.
