самому ли еще раз с пристрастием все оглядеть, то ли создание вылилось из-под пера, какое мечталось в мечтах, хоть и представлялось в Одессе, что вылилось именно то, однако ж невозможно было терзать себя долго сомненьями, сидя против человека с таким непоколебимым счастливым лицом, и сомнения его еще раз отлетели, как дым, заклубившись куда-то, бесследно расстаяв под потолком, и, какой уже раз, он позавидовал незнакомцу всем сердцем. Боже мой, ему бы такого рода равновесие духа! Подобного равновесия давненько он не встречал не то, что в себе, но и ни в ком! Подле незнакомца все как-то делалось прочно, спокойно. Он и добирался подобной прочности и покоя в душе своей целую жизнь, с той свежей поры, как начал писать, а все не добился никак. Сколько лет пошло на борьбу, однако по-прежнему он изо дня в день до полного расстройства нервов, пищеваренья и здоровья всего своего хилого тела страдал от разладицы собственных мыслей и чувств, от косвенных взглядов и темных намеков друзей, от неумения поснисходительнее посмотреть на человека в себе и вокруг. Сколько лет он карабкался к тому совершенству, когда преспокойно все удары судьбы, даже не примечая в великолепном спокойствии самых изворотливых, самых тяжких ударов, как не примечают гранитные скалы беспрестанных ударов набегавшей волны, как сама жизнь не седеет, не гнется от неустанного бега времен. До такого счастливого совершенства было ужасно как далеко, а без совершенства приходилось несладко, и в поэме этого спокойствия совершенства не слышалось и следа. Сколько усилий предпринято, сколько потрачено сил! Каких не придумывал он для себя испытаний, кроме, разумеется, тех, которые валились сами собой! В какие пути не пускался, не передумал о чем! И все не избавился от паскудного ощущения, что напрасен был каждый сделанный шаг и ошибочна была всякая мысль, добытая годами опытов и трудов!
И вот перед ним сидел человек несокрушимой ясности духа, правдивый и честный, что тотчас видать, живущий как лес, как земля, пусть несколько подзапущенная в нашей сугубой деревенской глуши, однако же плодоносная, способная обильно родить, когда выпадет случай такой, без чинов и наград, сама по себе, по тому одному, что необходимо родить. С таким человеком можно толковать обо всем, не страшась перетолков. В таком человеке он нуждался всегда, а встретил за всю свою жизнь, может быть, одного или двух и себе места не находил и бросился впопыхах без разбору в дорогу, едва дошла весть, что такой человек злодейски на дуэли убит.
Никакого совершенства не достигнешь в полном молчании: мысли изглодают душу, ка мыши. Молчание человека, которому есть что сказать, уже грех. Непрестанно ощущал он потребность всю душу открыть, целиком, без помех, не страшась, что ее растаскают по журнальным листам на клочки, вывернув перед тем наизнанку.
Смахнувши волосы с глаз, он внезапно сказал:
– Почти до самого пола опустивши руку с сигарой, словно не решаясь в такую минуту курить, лишь бы как-нибудь не спугнуть начинавшийся так внезапно новый рассказ, незнакомец так и вперился в него засветившимся взором.
Как
