движение и, потеряв равновесие, начал неконтролируемый слалом вниз к дороге. Пробороздив гальку уже «пятой точкой», он быстро добежал до машины.
«Эх, костюм и кроссовки перепачканы, на ладони левой руки ободрана кожа. Да и осыпь у дороги заметна. Пацан! Лох!»
Охранник удивлённо посмотрел на жильца, а Глеб Сергеевич зачем-то начал оправдываться: «Я люблю кросс по дремучей пересечённой местности».
Доктор Даниэла, сухо ответив на приветствие пациента, смотрела на Всеволожского тяжёлым, как ему показалось, взглядом. Она была без затемнённых очков, без медицинской шапочки и без белого халата. И молчала. Пауза затягивалась.
– Почему вы не предлагаете мне возлечь на вашу кушетку? – Попытался пошутить Глеб.
– Что у вас с рукой? – спросила доктор.
– Так, поскользнулся на каменистой осыпи.
– Где?
– Тут недалеко, во время утренней пробежки.
Ему было очень стыдно, и это было трудно скрыть. А Даниэла решила скрыть, что заметила осыпавшиеся на дорогу камни, когда выезжала из дома. Только глаза аквамаринового цвета не скрывали тревожного удивления. «Она не выспалась просто», – расценил обстановку пациент. И это была правда. Та часть правды, что бывает снаружи всей «матрёшки правд».
– Знаете что, господин Всеволожский… Мне не хочется, нет, мне некогда играть в игры. – Она оживилась вдруг, и глаза потеряли зеленоватый оттенок, а добавили белого и жёлтого.
«Лунный камень. Красивые глаза», – подумал мужчина.
А женщина продолжала:
– Принесли? Покажите!
Она очень волновалась. А Глеб тянул время. Тогда Даниэла сама сделала решительный шаг и достала из сумочки старинный серебряный портсигар. Открыла его, достала три карты и положила на стол.
Всеволожский вздрогнул от неожиданности. Вот оно! Забыв обо всех предосторожностях, тоже волнуясь и радуясь чему-то, он положил на стол рядом с портсигаром Моны свой, точно такой же. Жестом предложил даме открыть. Она мгновенно достала и стала, жадно вертя в руках, подставляя на просвет, рассматривать карты. Потом положила на стол. Села. Снова начала, беря по одной в каждую руку свою и «Глебову» карту, внимательно смотреть.
– Ничего! Абсолютно одинаковые! – огорчённо заключила. Снова возникла пауза. И вновь продолжительная.
– Присядьте, наконец, к столу, – жестом и словами сказала доктор.
– Я и жду приглашения… – Он сел и тоже, взяв в руки карты, начал рассматривать их. Потом взял в руки портсигары. – Абсолютно одинаковые, вы правы. Вот вензели… Две дамы и семёрка… Но вы, я вижу, чем-то сильно огорчены.
Руки «Моны» чуть тряслись, пальцы были какие-то скрюченные, глаза тусклыми. Погасшими.
– В том-то и дело. Он ничего нам не может подсказать! Не смог! – Она была готова разрыдаться.
