с ее бесконечным культом молодого тела, ее шпагатами, откровенными фотосессиями, которыми она старалась и старается привлечь богатых мужиков.
Тут он поймал себя на этих несвоевременных мыслях и быстро-быстро отогнал их: «Бес, бес их нагоняет, эти мысли о балеринах!»
А тем временем экскурсия продолжалась. И вот уже они миновали зал, где балерина тренировала свое прекрасное тело. Поднялись на второй этаж и оказались в комнатах, обставленных очень странно.
– А вот здесь была детская! – торжественно произнес гид. – Но когда Матильда покинула Петроград, в марте тысяча девятьсот семнадцатого года, сюда въехала солдатня. А потом этот особняк облюбовали большевики. Тут был их штаб. И в этой комнате, где беззаботно резвились детки, поселился Ленин. Это был его рабочий кабинет.
Казаков с изумлением разглядывал простой прямоугольный дубовый стол, казенные стулья, кресло вождя – весь этот диссонирующий и никак не вписывающийся в уютную обстановку дворца грубый антураж революционного времени.
– А вот с этого балкона, с которого любила смотреть на вечернюю зарю Кшесинская, вождь выступал перед разбушевавшейся революционной толпой и призывал к новому восстанию.
«Да, неисповедимы пути Господни! – думал Казаков. – И как все переплетается в этой жизни. Наверняка он и спал здесь где-нибудь. Может быть, даже на кровати балерины, где она предавалась любви со своими воздыхателями…»
А они все двигались и двигались по экспозиции музея.
– Обратите внимание вот на эту фотографию! – и молодой гид указал ему на наклеенное на картон фото.
Казаков вгляделся. И увидел на сером фоне шесть простенько одетых молодых женщин, стоящих лесенкой на ступеньках вагона. А вокруг них – облепившую вагон толпу мужиков в картузах и сатиновых рубахах.
– Это встреча осужденных террористок на пути на каторгу в славном городе Омске. Этих убийц, бомбометательниц народ на пути в Сибирь приветствовал как героинь. Одна из них писала: «Вся дорога наша – это был сплошной триумф». О чем это говорит? – спросил гид.
– Народ наш был болен! Общество было больным от ненависти, – ответил Казаков.
А про себя прошептал: «Господи! Прости нас всех!»
– А вот это кусок веревки, на которой повесили еще одну знаменитую убийцу-террористку.
– Перовскую? – наугад спросил Казаков.
– Так точно! И при этом народ после казни столпился у эшафота, жаждая добыть хоть кусочек веревки, на которой ее вешали.
– Странный у нас народ… – пробормотал Анатолий.
Так шли они вдоль стендов, на которых была разъята, распята, выставлена напоказ кровавая история России девятнадцатого и двадцатого века.
В конце концов они добрались до того раздела, ради которого Казаков, собственно, и появился здесь.
– Это экспозиция, посвященная Гражданской войне в России. У нас обычно ее представляют
