самых совершенных образца святости. А это кто? Несомненно, сам Иисус Христос. И, конечно, Божья Матерь. Присноблаженная Мария.
Но тут художник испытывает объяснимую трудность. В народном сознании образ Божьей Матери неотделим от ее миссии – материнства.
И он пишет ее, как положено – с младенцем Иисусом. Получается некая тавтология. Повторение. И кажется, что это ошибка по сравнению с каноном. Но так ли это? Может, за этой «ошибкой» что-то скрывается?
– Да Бог его знает, что тут скрывается…
– А я думаю вот что: здесь художник сознательно делал это. Он хотел подчеркнуть в этом Божественном образе или символе важнейшее свойство – символику чадородия. И он хотел, чтобы зрителей и верующих посещала мысль о важности деторождения в процессе жизни и развития этноса…
– Так он что… хотел, чтобы, проще говоря, «казачьему роду не было переводу»?
– Да! В те времена для казаков рост численности народонаселения был важнейшим фактором выживания. И художники подспудно, образами, иконами подталкивали людей к этой мысли…
– Но и сейчас для России это актуально, как никогда!
– А тогда тем более, – заметила она. – В казачьих землях женщин, грубо говоря, просто не хватало. И для них казачьи станицы в тот период были женским раем. Я тут посмотрела статистику… в начале девятнадцатого века в Екатеринодаре – нынешнем Краснодаре – на тысячу сто казаков приходилось шестьсот женщин. И так было весь девятнадцатый век. Поэтому женщин ценили. Казачек не выдавали замуж за инородцев. В Черноморском казачьем войске, например, официально запрещалось выдавать девиц в замужество за людей, «не принадлежащих к сему войску».
То есть такая вот народная икона подспудно воспитывала ясное понимание. Все – для жизни, все – для продолжения рода. И церковь, понимая это, действовала в должном ключе. Вот смотри!
Мария достала из папочки ксерокопию документа и подсела к нему на ручку кресла.
– Вот смотри, что я нашла! Дело номер тысяча два.
Он чуть отодвинулся от ее горячего бедра. Но она, не обращая внимания, продолжала читать: «О доставлении права казачке 3. Степановой вступить во второй брак за взятием в плен ее мужа».
– А речь здесь идет вот о чем.
И она наклонилась к нему так близко грудью, что он напрягся. Но отодвигаться было некуда.
Она заметила это и торопливо застрочила:
– Здесь казачье станичное общество ходатайствует перед церковью об беспрецедентном решении – благословить молодую женщину при живом, но, судя по всему, пропавшем муже-казаке на второй освященный брак. И церковь, похоже, пошла на это. Памятуя, что «суббота для человека, а не человек для субботы», ее венчали заново. Вот так вот…
Слегка ошалевший от ее близости, тепла и неожиданно разгоревшегося желания, Казаков все еще пытался противиться ее чарам.
Он поднялся из кресла. Запахнул полы халата. И хотел было уже удалиться в ванную, где сохла его одежда. Но не тут-то было. Она обняла его сзади. И
