я опоздала, меня должны были встречать и вот, я не знаю, где они, мои друзья.
Женщины что-то мне говорили, я ничего не поняла, пока дело не дошло до имен друзей, а потом моего имени. Я поняла, что они сделают то, что я и добивалась, не умея объяснить это по-английски, дадут объявление по аэропорту. Я подождала, послушала, как это звучит и ничего, кроме имен, не услышала, но буквально минут через пять ко мне по эскалатору спустилась Нина, и мы дали волю радостным воплям, объятиям и слезам. Каждая из нас не надеялась когда-нибудь другую увидеть, так далеко разошлись наши пути дороги. Семен ждал снаружи, у машины, и мы поспешили к нему. Внешне он похудел и сдал, но голос и напор не изменились.
Шесть дней меня кормили, поили, покупали подарки, сводили на великолепный концерт в местную филармонию, куда приехал японский дирижер, участник какого-то конкурса, который проходил в Индианаполисе; исполняли Рахманинова, концерт для фортепьяно с оркестром, пианистом был высокий представительный негр, который не щадя сил терзал клавиши, и я не только не уснула, как боялась, что вдруг мне станет скучно и я начну дремать, нет я даже украдкой сглотнула слезы, подступающие у меня всегда, когда мне что-то нравится. А во втором отделении был Мусоргский и там тоже не задремлешь, я и не ожидала, что мне так понравится.
А еще мы два дня ходили по картинной галерее, смотрели картины, было много раннего и позднего Возрождения, четыре картины Эль Греко, импрессионистов, постимпрессионистов, Ван Гога, Моне, Ренуара только две картины, а Дега я совсем не нашла. Были пейзажи Коро, в общем, интересно, большое и красивое собрание картин, в основном, подаренных музею местными миллионерами, да и сам музей создан тоже на пожертвования. В результате получилась разбросанность экспозиций по временам и художникам, потому что в залах обычно располагают коллекцию дарителя, в одном зале коллекция одного дарителя, в другом – другого.
– Им, наверное, приятно быть тут выставленными, чтобы все знали, это вот они, те, на чьи деньги это все сделано, – сказала я, глядя на портреты миллионеров, основателей музея, её и его, в начале зала, и тут же Нина обратила мое внимание на надпись на стене другого зала, – даритель пожелал остаться неизвестным.
– Ну вот, это он для того, чтобы мы не могли сказать о нем то, что я сейчас сказала, – и мы с Ниной засмеялись.
Смеялись мы много, и когда я уезжала, Семен сказал о Нине грустно:
– Я понял, что ей здесь не хватает, – чтобы ты жила если не в этом коридоре, то, по крайней мере, на соседней улице.
Это, наверное, было правдой. Грустной правдой. Они могли не бояться за свое будущее, в материальном плане и по части медицины они были устроены, у них была двухкомнатная квартира в небольшом симпатично отделанном двухэтажном доме, за которую они платили, как социально малообеспеченные третью часть ее стоимости, была машина, наполненные продуктами магазины, где они могли позволить себе купить все, что пожелают, не думая, хватит им до конца месяца или нет. Машина, правда, была записана не на них, так как они по своему положению не могут
