попыхтел, и сказал:
– А меня зовут Слава…
Мест пустых, да и одиночек, уже не было в кафе, забыла и девчонка про одиночество, этот вечер и для нее стал отныне самым особенным. И она уже не смотрела туда. Правда, когда через полчаса она бросила туда взгляд, заметила: все так же молчат и смотрят… Ну вот просто сидят и молчат, но весь многолюдный зал кафе уже строится и существует вокруг их столика в углу, и он уже был – казалось девчонке – центром, солнечным светилом в мире этого кафе.
На эстраду вышли поодиночке, вразбивку, музыканты, расчехлили свои сложные орудия и стационарные агрегаты, и, сев и помедлив с непроницаемо презрительными минами – грохнули разок, другой. Мелодия, однако, полилась поначалу тихая и задушевная…
Они все также сидели, глядя друг на друга, бутылка вина была лишь чуть начата. О чем-то, наверно, главном, великом и совершенно ослепительном молча разговаривали прекрасными от радости лицами.
Оранжевоглазый замолчал, и картинка погасла. Я вмиг перенеслась обратно за кладбищенскую оградку.
– Ну так что, перейдем к следующему захоронению? – тоном экскурсовода произнес он.
– Подожди, я так быстро не переключаюсь, – сказала я. – Скажи, как ты это делаешь? Как тебя звать?
– Имя знать хочешь? – усмехнулся он. – Зачем тебе?
– Ну ты же знаешь мое. Знакомиться, так по полной. Как тебя?
– Да называй как хочешь.
– А все-таки? По-настоящему, как?
– Ну, скажем, Фитк.
– Да-а, прикольно, – протянула я. – Так можно называть собаку, или кота. Никогда не встречала у людей подобных имен.
– А я и не человек, – усмехнулся он.
– А когда было это самое землетрясение, – разбирало меня. – Ну правда, когда?
– В 1976-ом, 8 апреля, – проинформировал он меня. – Землетрясение началось с толчка небольшой силы, но местные жители, предчувствуя неладное, повыскакивали из домов. Удар огромной силы, до 9 баллов по шкале Рихтера, последовал через 15 минут и вызвал обвалы практически всех зданий.
Мы вышли за оградку могилы и пошли вдоль рядов, беседуя и разглядывая памятники.
– Люди в те времена какие-то не такие были, – сказала я задумчиво. – Я бы так не смогла, и вообще, без компьютера, без инета, так странно…
– Иная эпоха, иные люди, – сказал Фитк. – Иные приоритеты.
– А моменты жизни ты выбираешь произвольно? – спросила я его.
– Что ярче зафиксировалось, то и показываю, – бросил он, и поддел кроссовкой валяющийся выцветший венок.
– А вот про этого ты что расскажешь, – остановилась я возле алюминиевого памятника с черно-белой фоткой, и взглянула на дату смерти.
– Тоже жил в восьмидесятых, – констатировал Фитк, и сдвинул бейсболку козырьком
